Валерия Вербинина - Ледяной сфинкс

«А банкиру я повышу квартирную плату, – помыслила мадам Шредер мстительно. – Вдвое».

Забегая вперед, скажем, что свое намерение мадам так и не исполнила, потому что Казимир навестил ее вечером, поймал вазу, которую она в него швырнула (ваза, впрочем, была все равно старая и уродливая, ее давно следовало разбить), сделал большие глаза в ответ на обвинения и заверил домовладелицу, что убежал к мадемуазель Фифи лишь потому, что его искал полицейский. А он не любит полицейских и опасается неприятностей для своих родных, иначе бы к мадемуазель ввек не приблизился, потому что та ему никогда не нравилась.

Самое интересное, однако, заключается в том, что мадам Шредер, которую все, решительно все считали умной женщиной, ему поверила. Хотя, возможно, Казимир сумел привести какие-то особенные доказательства того, что говорил правду и ничего, кроме правды, – доказательства, которые были сильнее голоса разума.

Что касается его поездки к Горохову, то он вернулся домой примерно через два часа, бодрый, как никогда. Но Амалия сразу же увидела, что сопровождавший Казимира Александр необыкновенно мрачен.

– Что случилось? – спросила девушка.

Молодой офицер ответил не сразу.

– Я знаю женщину, – наконец сказал он. – Вернее, знал. У нее и в самом деле дядя – камергер при дворе, а ее отец, действительный статский советник, был губернатором Петербурга. Помню, в детстве, на каком-то празднике… – Молодой человек замолчал. – Она никогда не умела смеяться, и ее не любили, потому что ее серьезный вид портил все веселье. И с ней никто не дружил, она всегда была одна.

Амалия видела, что Александр подавлен, и решила не растравлять его рану. А спросила, обернувшись к Казимиру:

– Дядя, ты ее узнал? Это она была на канале?

Казимир утвердительно кивнул.

– А полковник… забыл, как его зовут… был очень любезен, – сообщил тут же. – Согласился не заполнять никаких бумаг. Ее просто провели мимо меня, будто бы в другую комнату… А вообще он забавный человек, конечно. Пошутил: «От Екатерининского канала до памятника Екатерине – недалеко же дамочка убежала». Один из околоточных хотел получить премию за ее поимку, взял с собой хозяйку молочной лавки, которая знала ее в лицо, пообещал поделиться наградой, и они ходили вместе по городу. Когда ее задержали, она предложила взятку в тридцать рублей, чтобы ее отпустили, но награда была больше, и таким вот образом ее и поймали.

Амалия поморщилась. Она была человеком, который превыше всего ставил здравый смысл, и ее не оставляло ощущение нелепости случившегося.

– Почему же женщина не убежала? С такими родственниками, если бы захотела, она бы легко скрылась за границу. Десять дней прошло после гибели царя… чего заговорщица ждала? Или готовила новое убийство?

– Похоже на то, – усмехнулся Александр. – А еще Горохов сказал, что она не могла бросить в беде своего любовника. Они вместе готовили цареубийство, но его арестовали еще 27 февраля. Помните, в газетах писали о заключенном, который после 1 марта признался, что руководил террористами и только из-за ареста не смог принять участие в деле? Вот он и есть.

– Да, да, признался еще, что готовилось не только это покушение на царя, но и несколько предыдущих, которые сорвались, – сердито сказала Амалия. – Жаль, что его арестовали до 1 марта. Вот увидите, Александр, адвокат без труда добьется его помилования, раз он не участвовал. И ту, которую вы знали в детстве, тоже оправдают, потому что она женщина, дворянка и не бросала бомбы. Физически она никого не убивала, понимаете? Даже если и была на канале, даже если и руководила террористами, все равно доказать это невозможно. Сколько их всего замешано? Я имею в виду, непосредственно.

– Семеро, – ответил Александр. – Двое руководителей, затем изобретатель, который создавал бомбы. Он до сих пор на свободе, но Горохов уверен, что его найдут. Потом первый бомбист, студент, который остался в живых, второй бомбист, который сам был убит… – молодой человек закусил губу. До сих пор ему было мучительно вспоминать о происшествии на мосту. – Еще один, крестьянин, которому не пришлось бросать бомбу. Позже, когда его арестовали, он пытался отстреливаться, и это отягчающее обстоятельство. Да, и была хозяйка квартиры на Тележной, которая все знала об их делах и помогала им.

– Они все отделаются тюрьмой или ссылкой, – возразила Амалия. – Я не адвокат, но даже я помню законы. Непосредственный убийца погиб. Изобретатель сам, так сказать, лично, никого не убивал, и даже если его найдут, то ничего не докажут. Руководители – мужчину арестовали еще до 1 марта, а вторая – женщина. Хозяйка квартиры – тоже женщина и не принимала непосредственного участия в деле. Первому бомбисту всего девятнадцать, он дал массу показаний, и его наверняка помилуют. Тот крестьянин, который отстреливался, все-таки никого не убил. Правда, могут открыться дополнительные обстоятельства – что кто-то из них, к примеру, задушил Николая Петрова или пытался застрелить вас. Но все равно им грозит только тюремное заключение.

– Дети, – тактично вмешалась Аделаида Станиславовна, стоявшая в дверях, – может быть, вы сначала пообедаете?

– Мама, – возмутилась Амалия, – тебе бы только о еде говорить! Кстати, – спросила она у Александра, – Горохов сказал вам что-нибудь о тех, кто покушался на вас? Нашли кого-нибудь?

Корф поморщился.

– Да, я спрашивал Адриана Спиридоновича. По его словам, террористы отрицают, что стреляли в меня и что именно они убили Петрова и его мать. Правда, следователь говорил, что добиться от них чего-то вообще сложно, потому что народ они дерзкий и к откровениям не склонный. Таковы его собственные слова. И еще. Я спросил у Адриана Спиридоновича, не оказывал ли террористам помощь кто-нибудь, имеющий другие интересы, но тоже желающий устранения императора и нестабильности в государстве. Предположим, англичане или… Молодой человек запнулся, покосился на Аделаиду Станиславовну и вместо «поляки» сказал «немцы». – Так вот, Адриан Спиридонович уверял, что в ходе расследования ничего подобного замечено не было.

– Он мог умолчать о фактах, которые ему известны, – заметила Амалия. – В интересах следствия.

– Я тоже так подумал, – согласился Александр. – Но у меня создалось впечатление, что он говорил искренне.

– Я думаю, дети, – снова подала голос Аделаида Станиславовна, – что все-таки пора обедать. И не спорьте!

И дети покорились, дети пообедали, а потом долго совещались о чем-то с картой в руках и затем ушли.

В тот день они предполагали прочесать улицы за парком, окружающим Арсенал. Перед ними промелькнули Введенская, Белозерская, Кронверкская и множество других улиц, включая ту, что носила прозаическое имя Грязная. На всякий случай проверили Большую и Малую Дворянские, Архиерейскую, даже Большую Монетную и Каменноостровский проспект. Но нужного дома номер 6 нигде не оказалось.