Валерия Вербинина - Ледяной сфинкс

– Тридцать копеек, ваше благородие!

Александр не стал торговаться, заплатил и двинулся к ресторану. И тут его словно кольнуло острым холодом. Не раздумывая, что бы это значило, он резко обернулся и увидел на той стороне Кирпичного переулка человека, который прятался за углом дома, подняв воротник пальто. Поняв, что его заметили, незнакомец вытащил револьвер и трижды выстрелил в Александра.

– Он в тебя влюблен, – сказала Аделаида Станиславовна.

– И вовсе нет! – покраснела Амалия. – Барон просто помогает мне искать человека, который убил бедного Николая Петрова.

– Помнится, – уронила в пространство мать, – твой отец никогда не любил поэзию.

– При чем тут это? – спросила Амалия уже сердито.

– Притом, – наставительно ответила Аделаида Станиславовна, – что как-то ему захотелось прочитать Адама Мицкевича, и он попросил меня быть его наставницей в польском языке. Кончилось все тем, что я вышла за него замуж.

– Мама, – проговорила Амалия, – я не понимаю…

– Я к тому, – объявила неугомонная полячка, – что господину барону Николай Петров нужен так же, как твоему отцу Адам Мицкевич. По-моему, – задумчиво прибавила дама, – мы так и не продвинулись дальше двух первых строф.

И она победно поглядела на дочь.

– Мама, – в изнеможении проговорила Амалия, – но у него уже есть невеста!

– О да, – фыркнула Аделаида Станиславовна, – барышня, похожая на общипанную индюшку.

Амалия прыснула: ее мать и в самом деле точно уловила сходство.

– Кстати, у меня тоже был жених, и даже не один. Подумай над этим!

И Амалия думала над этим полночи, ворочаясь с боку на бок. И додумалась до того, что у нее опять заболела голова.

Впрочем, на следующий день все запуталось еще сильнее, потому что Александр явился навестить ее и как бы между прочим сообщил, что вчера в него опять стреляли и пытались убить. Одна из пуль разбила витрину за его спиной и ранила приказчика, но, в общем, ничего страшного не случилось, потому что он заметил стрелявшего и успел увернуться.

– Его схватили? – заволновалась Амалия. – Вы видели его лицо?

Александр признался, что как раз лицо разглядеть не успел, потому что было уже довольно темно. На улице поднялась суматоха, и, пользуясь ею, стрелявший скрылся.

– Это все очень странно, – призналась Амалия. – Я имею в виду, теперь, когда многие из террористов схвачены, у оставшихся должно быть на уме, как бы поскорее скрыться, не привлекая лишнего внимания. Какой интерес может представлять для них ваша смерть?

– Вы забываете, – ответил Александр, дернув щекой, – что я был там, когда все случилось.

– Там были многие, – возразила Амалия, – а между тем я не читала в газетах, чтобы их так преследовали, как вас. Нет, в этом деле у террористов должен быть свой резон. Может быть, вы видели что-то, что представляет для них угрозу? Может быть, именно поэтому они боятся вас и готовы на все, лишь бы заставить вас замолчать?

Александр задумался.

– Боюсь, я видел то же, что и все. Единственное, я знаю в лицо часового, который был пособником террористов и успел скрыться. Но ведь видел его тоже не я один. Серж… я хочу сказать, князь Мещерский тоже мог бы опознать его с легкостью. Равно как и Никита, и многие другие офицеры и солдаты.

– Нет, – настаивала Амалия, – раз вас так преследуют, значит, вы, именно вы, знаете что-то, представляющее для них опасность. Иного объяснения я предложить не могу.

У него на языке вертелся вопрос: «А если меня убьют, вы станете жалеть обо мне?» Но говорить о таких вещах с молодой барышней было не то что невежливо, а попросту неприлично. И тут Амалия сказала:

– Берегите себя, Александр Михайлович. Мне будет очень жаль, если… если с вами что-нибудь случится.

И молодой человек сразу же воспрянул духом. И условился с Амалией, что послезавтра, в среду, когда девушка будет чувствовать себя лучше, они начнут поиски загадочного дома номер 6.

– Я еще раз просмотрела весь дневник Петрова и вспомнила все, что успела прочесть, – продолжала Амалия. – Если бы Николай оставил хоть какие-то приметы… Но мы знаем лишь, что дом нежилой, что на окне стоит цветок, и, возможно, там есть погреб.

– Он так написал? – удивился Александр.

– Нет, – ответила Амалия, – это лишь моя догадка. Видите ли, ведь тело обнаружили только через три дня после убийства. Возможно, его оставили в погребе того же дома, где Николай был убит, а потом перевезли на Фаянсовую улицу. Доктор сказал мне: на волосах у студента была земля, а ведь нашли его в снегу.

Тут Александр поймал себя на том, что ему ужасно хочется расцеловать сообразительную и логичную барышню, что было более чем нелогично, если учесть предмет их беседы. И вообще офицер был готов слушать ее речи о чем угодно, лишь бы девушка разрешила ему сидеть здесь, возле ее кресла, и смотреть на нее.

«Как он странно на меня смотрит! – в смятении подумала Амалия. – Неужели мама права?»

По чести говоря, Амалия считала свою мать не слишком рассудительной и, скажем так, довольно-таки легкомысленной. Однако по-своему Аделаида Станиславовна была вовсе не глупа. Она просто считала, что ни к чему показывать лишний раз свой ум, если его можно потом с успехом использовать против тех, кто никак этого не ждет.

– Меня недавно следователь навестил, – сообщила Амалия. – Хотел знать, как я сумела найти флигель Николая. И еще расспрашивал, не видела ли я там каких бумаг. Я ему ответила, что нашла какую-то тетрадь, но не успела ее прочесть, потому что на меня напали, а потом тетрадь сгорела. Впрочем, не уверена, что он мне поверил.

Тут Александр вспомнил, что Серж и Никита видели, как он отдавал Амалии то, что удалось спасти от дневника Петрова. Приятели вполне могли проговориться, и Корф сказал об этом Амалии.

– Не думаю, что следователь вернется с разрешением на обыск, но все же… Если в полиции они считают, что бумаги представляют ценность…

– Ничего, – решительно заявила Амалия, – я спрячу их так, что никто не найдет. Мне не хочется, чтобы остатки дневника пропали, как записки вашего друга.

– Можно считать, что его-то дневник и не пропадал, – отозвался Александр и рассказал, как было дело. (О том, каким образом удалось заставить Степку признаться, впрочем, умолчал.)

Он остался у Тамариных на обед и, будь его воля, задержался бы и дольше, но правила приличия не позволяли сидеть в гостях целыми днями, и барон откланялся с тяжестью в душе.

По дороге домой Корф зашел в оружейную лавку и приобрел лучший револьвер из имевшихся в наличии. С таким оружием офицер почувствовал себя гораздо увереннее, и к тому же ему хотелось думать, что он сумеет защитить Амалию, если поиски заведут их слишком далеко.