Лариса Соболева - Адам не женится на Еве

На лбу Олега между бровей пролегли «думающие» вертикальные морщины, но в его мозгу все данные расползались.

– Галдина и Зосю застрелил тот, у кого они украли…

– Нет, – перебил Катков. – Их застрелили разные люди. Даю подсказку: убийство Леонова имеет отношение к убийству Зоси, но не ищи мотивов, пока даже я их не знаю. А я умен, талантлив и владею логикой.

Потрясающее самомнение, Санин не удержался от смешка, Олег остался серьезен. С одной стороны, Катков несказанно обрадовал его, а то он извелся весь, что Леонова Глеб Аркадьевич положил на полку и до его убийства не доберется. С другой стороны, есть только одно связующее звено – пистолет.

– У нас есть подозреваемые: Дана Гуйва и Бабаджанов, – вспомнил Олег.

– Оставь их. Подсказываю еще: пистолет Зосе подложил тот, кто ее убил.

Дурацкая подсказка, вообще ничего не говорящая, подумалось Олегу.

– Соответственно, этот человек убил Леонова, – вновь вставил Санин.

– Без сомнения, – пробросил Катков, вперив в Олега глаза. – Ну, кто это, Олег?

– Глеб Аркадьевич, я пас. Признаюсь: мой котелок плохо варит. Я подозреваю только Астраханова…

Вбежал Цибаев и положил конец спору:

– Глеб Аркадьевич, Астраханов убит. Вам на выезд.

– Безобразие, – заворчал Катков, страдальчески глядя на недоеденные булки. – Чаю попить не дадут.

Замок щелкнул, Эдик вошел в комнату, огляделся, нашел одного Богдана, который смотрел телевизор, но без интереса, если судить по выражению его лица. Эдик спросил:

– Дана твоя где?

– Он… на не моя, – сказал Богдан, не отрываясь от телевизора. – Если б бы… была м… моей, я бы по… повесился.

– Да ладно. Девчонка классная, мне такие, многозарядные, нравятся.

– Вот и бе… бери ее с… себе.

– А ты отдашь? Что-то сомнение у меня возникает. Дана! Спустись! – позвал Эдик.

Девушка спустилась на несколько ступеней, задержалась:

– Чего? Только быстро, мне удалось найти запись…

– Я на минутку примчался, по телефону не стал говорить. Скажите, что с передачей информации Чуйко?

– Проститутки разбежались, когда увидели Богдана, – с восторгом, который сделал Богдана еще мрачнее, сказала она.

– Я ж говорил – не выходить из машины, – посетовал Бобрик – Эдик.

– Это я виновата, – встала Дана на защиту Богдана, который посмотрел на нее уничижительно и отвернулся. – Я заставила его снять проститутку, а они… разбежались, дуры.

– Так, значит, не получилось. Сегодня грохнули Астраханова.

– А! – вскрикнула Дана. – Астраханова?! Который в списке Галдина?

– Его самого. В семь часов у клуба «Собеседник», там намечалась тусовка наших бонз. Стреляли с крыши, киллера не поймали. Я специально приехал поставить вас в известность.

– Вот! – палец Богдана указал на Дану, а означало это, что она виновата в смерти еще одного человека.

– Брось девчонке комплекс вины навешивать, – наехал на него добрый Бобрик. – Астраханов, Ярыжка, Леонов… ай! Все хороши. Дерут, вырывают из глоток жирные куски, пули друг другу выдают, но и сами получают. Мне их не жалко.

– Ду… ду… думай, что говоришь! – возмутился Богдан. – Это лю… люди.

– Спорить с тобой бесполезно, я и не буду. Дана, можешь не сидеть за компьютером, в банк тебе не пробраться, это железно.

– Почему? – насторожилась она.

– Потому что тебе не выдадут вклад, если, конечно, он лежит в ячейке. Мой приятель работает в банке, просветил.

– У меня же ключ, – не сдавалась она. – Я сто миллионов раз видела, как люди, имея ключ, забирали из банка то, что туда не клали.

– Где видела? Небось в кино? В американском, да?

– Да, а что?

– А то, что у них там, на Западе, может, и возможно взять вклад при наличии ключа. Или авторы фильмов неточны, слукавили, состряпали такой сюжетец, чтоб интересней было. А у нас, дорогуша, только близкие родственники заберут вклад. Но при этом они должны предоставить документацию, что вкладчик действительно на том свете, а они являются его первейшими родственниками.

– Родственники… – произнесла Дана тихо, задумалась. – Поэтому мать Галдина захватили, чтобы с ее помощью забрать вклад. Он был не женат, значит, первейшая родственница его мать.

– Ну, еще правоохранительным органам выдадут по требованию. Так что не трать времени.

– Ха… ха… ха… – заквакал в кресле Богдан.

– Значит, все было зря? – приуныла Дана, присев на ступеньку.

– Зря, зря, – подтвердил Бобрик. – Ну, я пошел, а вы тут решайте, как вам быть дальше, не буду мешать.

Хлопнула входная дверь. Дана подперла кулаками щеки, почувствовав опустошение. На уши давил звук телевизора, новости не раздражали, но были чем-то далеким. Где-то кипит жизнь, а к ней, Дане, эта жизнь не имеет отношения, она вычеркнула ее, выкинула за борт. После вечера у Бабаджанова в мозгах Даны что-то явно переклинило, она же никогда не была такой – одержимой до тупости, жадной до чужого, как дед. Сокровищ ей захотелось! Бриллиантов грузовик! Не свое собственное забрать, не ею добытое, а чужое. Вот она – халява: один заимел, получил пулю, почему бы мне не забрать его добычу? Халява, она так привлекательна, обещает горы золотые, а дает шиш. И ничто не могло ее остановить, кроме невозможности. Невозможно забрать из банка вклад, даже имея ключ. Данный факт оказался мощнее доводов Богдана, Бобрика, своего внутреннего голоса, успешно подавляемого. Но машина запущена, просто так теперь не вывернешься из ситуации – Дану ищет милиция, значит, она увязла по уши. И что делать?

У девушки задрожал подбородок, она всхлипнула несколько раз, смахнула рукой слезы. Бессилие что-либо сделать переросло в физическое бессилие, Дана упала головой на руки и беззвучно плакала.

– Эй! – послышался рядом теплый голос, разумеется, Богдана. Он патологически жалостлив. – К… кнопка… не п… плачь.

За то время, что они прожили бок о бок, он, кажется, ни разу не назвал ее по имени, да и Кнопкой назвал впервые. Большая и мягкая рука Богдана дотронулась до плеча, Дану повело на рев, она захлебывалась слезами:

– Я вляпалась… а виновата сама. Ради чего я билась?

– Ты ук… крала бабки, они твои, – принялся утешать ее Богдан, гладя по плечу. – Комп, он те… теперь твой.

– Издеваешься? А я хотела уехать, чтобы меня не нашли ни убийцы, ни менты. И тебя втянула. И Зосю убили из-за меня, хотя она сама порядочная сволочь. И мать Галдина наверняка из-за меня пострадала, а ей и так досталось. Теперь этот Астраханов… я его даже не знаю! Все не так, все! Что теперь мне делать?

Богдан сдвинул ее ближе к перилам, сел рядом на ступеньку, притянул девушку за плечи к себе. Дана уткнулась ему в грудь, на которой грешно было не поплакать, на которой уютно плакать. Возле такой доброй горы чувствуешь себя защищенной от жизненных коллизий. Он тихо уговаривал: