Татьяна Степанова - Три богини судьбы

– И тут тоже… нет, погодите, – Елистратов склонился над столом. – Погодите, погодите… Нет, хотя… Нет. Не верю. Когда Пепеляев стрелял в толпу, это был случайный выбор жертв. Так всегда бывает по таким преступлениям.

– Вы видите эти снимки?

– Вижу. Ну и что? Что вы пытаетесь мне доказать? Сходство? Да, есть сходство, тип один и той же внешности, и возраст примерно одинаков и… черт, вот этот паренек совсем почти такой же, как этот наш «без вести пропавший»…

– Это Ганичев, студент. Вот тут фамилии на обороте.

– Ну и что? Что во всем этом, я вас спрашиваю? Это все люди посторонние, к делу не относящиеся. Пусть вот этот, этот и этот – эти с Арбата жертвы, но… Черт, и этот похож… Ряженый… Так ведь праздник был на Арбате, дурака они там валяли, молодые, а Пепеляев начал стрелять – ни с того ни с сего.

– НЕ БЫВАЕТ НИ С ТОГО НИ С СЕГО. Понимаете, не бывает такого. Всегда, всегда есть причина.

– И какая же это причина? – спросил Елистратов.

Геворкян молчал.

– Ну же, Левон Михайлович, договаривайте. Какая причина? Мертвец, что ли, в подвале? У него под ногами? По крышке гроба которого он там на этом складе ходил? Так, что ли, по-вашему? – Елистратов побарабанил по снимкам. – Так мы знаете, куда с вами уйдем? По такой-то дорожке? С такой-то версией? К тому же мы ведь в подвале труп не Тимофея Зикорского нашли. Совсем не его труп, а человека, которого он убил из-за денег, как мы теперь подозреваем.

– Он его ищет, – сказал Геворкян.

– Кто? Пепеляев?

– Нет, не Пепеляев.

Наступила пауза. Потом Елистратов обернулся к своим подчиненным, слушавшим этот спор с непроницаемыми лицами.

– Ну-ка выйдите отсюда, ребята, на пару минут.

Сыщики вышли.

– Ладно, я согласен, сходство есть. Да, они похожи – эти ваши фото и… Но ни один суд этого не признает. Ни один обвинитель не сможет на ЭТОМ выстроить свою версию обвинения. А я хочу, чтобы этот подонок… Пепеляев, я о нем сейчас говорю и только о нем, чтобы он сел пожизненно. Девять жертв на его счету, девять человек, четырех он там положил, один в больнице уже умер, остальные при смерти. И я хочу, чтобы он был наказан. Именно ОН, понимаете вы это? Потому что пистолет был в его руке. И пусть там какая-то непонятная чертовщина с отпечатками… Но подтвердить, что пистолет был именно у него, могут десятки свидетелей. И на суде все это прозвучит.

– Вы не помните, сколько было там ступеней?

– Где?

– Когда мы спускались туда… Не помните, сколько их было? Их было ровно девять. Когда мы оттуда выходили после осмотра, я сосчитал… Ровно девять.

– Хорошо, пусть в том подвале было ровно девять ступеней. Теперь мы можем пойти туда, в бокс к нему, и я его допрошу в вашем присутствии? Чисто формальный допрос на протокол.

– Я не знаю, какие будут последствия.

– Любые последствия я возьму на себя. Вы только не вмешивайтесь.

Геворкян молча начал собирать снимки. Елистратов забрал у него два – фото Тимофея Зикорского и фото Цветухина. Эти снимки он взял с собой.

Больничные коридоры…

Гул огромного города – там, за стенами…

Здесь – тишина…

Синие тени, длинные тени…

Закат… солнце садится прямо в городские кварталы…

Солнце катится вниз…

Ровно девять ступеней… Там, внизу, кто-то ждет…

– Слушай, Пепеляев, а неплохо ты тут устроился. Койка вон какая мягкая, белье чистое. Кормят, поят по часам тебя, как в санатории. А ты тут врачам лапшу на уши вешаешь, студень заливаешь. Так, что ли, а?

Полковник Елистратов стоял посреди «третьего» бокса. Романа Пепеляева из процедурной палаты снова вернули сюда, за стекло. В пустом боксе появился только один новый предмет обстановки: вместо кушетки – кровать, привинченная к полу. Пепеляев сидел на ней боком. Он снова был в своей больничной пижаме. Повязки на руках отсутствовали, и видны были багровые шрамы на коже.

Елистратов категорически настоял, чтобы в «третий» зашел только он с оперативниками, без врачей. Геворкян, его коллеги, охранники центра остались за стеклом. По их лицам было видно, что они готовы… К чему? Возможно, к самому худшему. Но ни в какие пререкания с командой МУРа они не вступали, просто ждали развития событий.

– И как же живется тебе тут, Пепеляев? – спросил Елистратов уже громче. Потому что на первый свой вопрос он ответа от подозреваемого не получил.

– Сносно.

– Откосить думаешь от суда? Ну, скажи, скажи хоть один раз правду. Откосить надеешься?

– Мне все равно.

Пепеляев произнес это без всякого выражения. Но Елистратову, уже «заведенному» спором с Геворкяном, в его тоне почудилась издевка. А может, она там и была – еле уловимая? Жгучая, как змеиный яд.

– Посмотри на меня. Я в уголовном розыске четверть века. Я таких, как ты, видел, Пепеляев. Я таких, как ты, как облупленных знаю. И мне до мотива, почему ты там, на Арбате, ни в чем не повинных людей расстреливал, дела нет. Главное – факт налицо, и он уже доказан. Ты это сделал, и ты за это будешь отвечать. Ты, Пепеляев. И откосить от наказания я тебе не дам. Но я во всем честность люблю. Такой уж я человек. Честными мы должны оставаться даже вот с такими, как ты.

– Честными? – Пепеляев, кажется, заинтересовался. Впервые за все эти дни лицо его оживилось.

– Да, – Елистратов достал из кармана пиджака снимки. – На тебя еще одно убийство повесить пытаются. Но я знаю, это не ты убил. Я уверен. Но доказать я это смогу, только опираясь на твои показания. Знаешь, что мы под полом склада твоего обувного нашли?

Пепеляев поднял голову.

Профессор Геворкян, отделенный от происходящего в боксе стеклом, буквально приник к нему, стараясь уловить малейшее изменение в чертах своего пациента.

– Нет, не знаю. Что?

– Труп одиннадцатилетней давности.

Было очень тихо в «третьем».

– Ты проживал в Москве одиннадцать лет назад? – спросил Елистратов. По его знаку один из оперативников достал протокол допроса и диктофон, начал записывать показания.

– Нет.

– Где ты находился?

– Я жил в Твери. Мать была жива.

– Когда впервые ты попал в дом номер 12 в Никитниковом переулке, где сейчас твой обувной склад?

– Три месяца назад, нет, уже три с половиной.

Геворкян, отделенный стеклом, следил за мимикой Пепеляева, за его руками. В один из первых допросов следователь спрашивал его именно об этом, и тогда Пепеляев прибегнул к акту членовредительства, лишь бы не отвечать. Но теперь он был спокоен, даже безучастен… Или это только казалось?

– О том, что под полом есть подвал, ты знал? – спросил Елистратов.

– Нет.

– Этот человек тебе знаком? – Елистратов показал фото Евгения Цветухина.

Пепеляев протянул руку, но… Она вдруг упала как плеть к нему на колени. Он встал. Его лицо по-прежнему ничего не выражало. Уже более энергичным жестом он взял снимок. Геворкян, Елистратов, сыщики, врачи-психиатры, охранники – они все видели этот жест. Пальцы Пепеляева накрыли лицо на снимке. Скрюченные пальцы, на одну лишь долю секунды ставшие похожими на хищные когти… Потом они расправились, расслабились. Пепеляев провел ими по лицу Цветухина, точно лаская.