Мария Жукова-Гладкова - Герой жестокого романа

В этих домах явно еще остались коммуналки, и их уже навряд ли скупят «новые русские» – все, кто мог, жильем давно обзавелись, а чтобы привести весь этот двор (и дом) в более или менее пригодный для нормального проживания вид, пришлось бы вложить немало средств. Кому ж охота? Теперь пошла мода на жилье новой, улучшенной планировки в только что построенных домах, часто по индивидуальному проекту.

Похвалив себя за то, что на этот раз сама сообразила (без подсказок тети Вики) облачиться в кожаную куртку, а не в «норку» (в целях конспирации), двинулась к тетке.

– Добрый день! – пропела я.

Тетка хмуро на меня глянула и пробурчала что-то себе под нос. Возраст ее определить точно не представлялось возможным: между тридцатью пятью и пятьюдесятью. Хотя вполне могло оказаться и меньше. Жизнь ее, видно, здорово била…

– Скажите, пожалуйста, вы случайно не знаете, в какой квартире живет дедушка… Я, к сожалению, не знаю, как его зовут…

Тетка ухмыльнулась, не дав мне досказать.

– Ванька Жуков на деревню дедушке?

– Что? – не поняла я.

– Да чему вас только в школе учат? Неужели про Ваньку Жукова не слышала? Вот она – новая система образования. Нас-то учили так учили. Самый последний алкаш у пивного ларька всех русских классиков читал, а у вас теперь – лицеи и гимназии, а толку? Всю систему образования развалили, годами отработанную. Как раньше дети в школу шли? Да единицы читать-писать умели! И всех научили! А теперь им уже подавай наученного ребенка. А школа тогда зачем?

Тетка говорила что-то еще про систему нынешнего образования и ее недостатки по сравнению со старым. Больной вопрос для нее, что ли? Учительница, почему-либо уволенная из школы (хотя вроде бы учителей не хватает и берут кого угодно)? Или ушла сама, потому что на зарплату теперь невозможно жить? И вот теперь высказывает мне все, что наболело? Хотя мне-то до этого какое дело? Я школу закончила. И с образованием, как мне кажется. Про Ваньку Жукова я вспомнила. Мы его проходили, только давно. И мама меня дома заставляла русскую классику читать, хотя мне по большей части хотелось американских женских романов. Но мама романы убирала и подкладывала то, что считала обязательным «для каждого культурного человека».

При воспоминании о маме на глаза стали наворачиваться слезы. Тетка их заметила и приняла на свой счет.

– Да ты не обижайся, девушка, – тут же прекратила она свою речь о школьном образовании, – ты тут ни при чем. Говори, кого ищешь. Я тут с рождения живу. И помру. На очереди стоим уже тридцать лет. Так и умрем в очереди.

Я боялась, что теперь она станет говорить о жилищных проблемах, бездельниках из ЖЭКа (или как там его теперь?), но тетка уже вникала в мои проблемы.

Я пустила слезу (что было нетрудно), сообщила, что несколько моих знакомых погибли во время взрыва, тетка тут же посокрушалась, правда, заявив, что пристанища «новых русских» вообще-то надо взрывать, но без людей – в особенности тех, кто там работает по найму.

– Вон из двенадцатой квартиры Люба там полы мыла, – сообщила словоохотливая тетка. – Теперь без работы сидит. Правда, говорят, что скоро опять отстроят. Только хозяин будет новый. Но, может, возьмет? Люба-то ведь на многое не претендует. Она уже на стройплощадку ходила, предлагала. Сказали: позовут, когда мусор надо выносить будет. А Любу очень устраивало, что только рано утром надо приходить, ну как они закроются. Люди уже встают, а они только закрываются. Вот ведь жизнь у кого-то, а? Люба и мыла там, пока у нее муж на работу не ходил. Потом назад. У нее ведь двое ребятишек. Один в школу сам дойдет, а маленький дома. И в садик его не отдашь – все время болеет. Куда ж ей еще на работу идти?

Я напомнила про дедушку.

– Ах, да, дедушка твой. А он что-то видел?

Я пожала плечами.

– Ты знаешь, девонька, он вообще-то не в себе… Ну как тебе сказать… Ты с ним когда разговаривала?

– На следующий день после взрыва. Мы со знакомым на место приехали. Ну, когда по телевизору услышали…

– Девонька, я тебе вот что скажу… Если чего узнать хочешь, ну там был точно кто-то, не был, сходи к Любаше. Ты ей заплатить можешь? – Тетка окинула меня внимательным взором. – Ну, раз твои знакомые ходили в «Сфинкс»… Сама там бывала?

Я кивнула.

– А сейчас у тебя как дела? – Тетка все еще оглядывала мой внешний вид: наверное, ей доводилось видеть леди, что выпархивали из дорогих иномарок перед входом ночного клуба, и я в данный момент как-то не очень на них походила: обычная кожанка, черные джинсы, вязаная шапочка, отсутствие косметики. Я смотрелась на свои девятнадцать лет.

– Любимого убили, – всхлипнула я, решив, что это – ложь во спасение. – Пока жив был, водил. А теперь… Живу одна. Мама умерла. – И я опять всхлипнула. – А там девчонки были. Я даже звонить им домой боюсь. Не знаю, кому можно, кому нет. И вообще хотела знать, спасся кто-то или нет. Я в милицию ходила, но мне там ничего не сказали, только вопросами замучили. А где спросить, как не у окрестных жителей?

– Кто-то спасся, – сказала мне тетка. – Это точно. Кто – не знаю. Но у нас такие разговоры ходили. Мы же несколько дней только про это и говорили. Жаль, что ты сразу не пришла. Тогда бы проще было. Пока свежо в памяти.

Я неопределенно пожала плечами и попросила тетку проводить меня к Любе. Перед этим поинтересовалась, сколько ей надо заплатить. Тетка задумалась. Потом спросила, сколько я могу.

– Тысячи хватит? – уточнила я.

– Ей в этом «Сфинксе» три тысячи рублей платили, – сообщила тетка. – За то, что она там каждое утро горбатилась. А за один разговор тысячу? Да она тебе все что хочешь расскажет.

Люба оказалась женщиной лет тридцати с усталым лицом и грубыми руками. Тетка (Светлана Николаевна) сказала, что я хотела бы с ней о чем-то поговорить. Не забесплатно. После чего Светлана Николаевна удалилась.

Я прошла в комнату, где все пахло нищетой. Квартира оказалась трехкомнатной, но коммунальной: две занимали Люба с мужем и детьми, одну – какая-то бабка, с которой Люба постоянно ругалась. В Любиных комнатах висела застиранная одежда – бабка не давала протянуть веревки в коридоре и в ванной, тут же вызывала участкового, ходила даже жаловаться в районную администрацию. В общем, бабке было нечего делать, и она нашла себе развлечение, да и нервы у нее были покрепче, чем расшатанные Любины, у которой не было ни сил, ни времени, ни желания лишний раз спорить с воинственной старой каргой. Все это Люба мне выдала на одном дыхании. Я выслушала, кивая. Потом выложила на стол тысячу рублей и сказала, что она получит еще столько же, если скажет мне что-нибудь ценное. Не исключено, что я обращусь к ней еще раз, но при одном условии: о нашем разговоре никто не должен знать.