Екатерина Лесина - Хризантема императрицы

Правильно, потому что и она, Анжела Федина в этой семье лишняя, подобрали из жалости, поманили мечтой, а на деле оказалось, что ничем эта жизнь, в нарядной пятой квартире, не отличается от прошлой. Тот же круговорот обязанностей, те же дни, и вот уже она не человек, а песчинка, застывшая в падении, обреченная навеки быть между... хотя подобные мысли она отбрасывала сразу, укоряя себя за излишнюю мнительность. У Фединой имелось то, что придавало смысл существованию.

Анжела любила Милочку. Анжела оберегала Милочку. Анжела не представляла да и не желала себе иной жизни, потому как невозможна она без солнышка, без зайчонка, без маленького проказника и светлого человечка.

Никем, кроме нее, не понятого человечка.

Милочка часто болел, а говорили – притворяется. Милочка фантазировал – обвиняли во лжи. Милочка пытался обратить на себя внимание шалостями – наказывали.

– Гляди, наплачешься еще с ним, – предупреждала Клавка, у которой Федина пыталась получить совет. А вместо этого получила глубокомысленное замечание, что пороть надо и почаще, тогда все будет в порядке.

Глупости, дети и насилие – несовместимые вещи. Пусть Клавка своего и порет, если ей так охота, а у Милочки слишком утонченная натура, на него нельзя давить.

– Теть Желла, – как-то невзначай поинтересовалась Дашка, собирая вывернутые из шкафа вещи, – Милочка что-то искал, ну спешил, ну с кем не бывает. И не надо делать такое лицо, она все уберет, ей несложно, все равно ведь целый день дома.

– Теть Желла, ты хоть понимаешь, что он монстром становится? Да его в классе терпеть не могут, слизняк и притворщик, и ябеда к тому же...

Федина хотела ответить, не словами – пощечиной, чтоб не смела на брата наговаривать, это ее вина, что у Милочки со сверстниками не ладится, если бы она с ним в детстве играла, если бы...

– Теть Желла, – Дашка подняла мятую рубашку, испачканную чем-то бурым. – Он же вас презирает. Вы его любите, а он – презирает. За мягкость. Почему так?

Из зеркала на стене глядела испуганная девица с растрепанными волосами и красными щеками. Губы тоже красные и помада размазалась, и тушь немного... и стыдно-то как! Этот тип, рядом с которым ее посадили, он, конечно, и веселый, и забавный, но вот неприятный просто ужас.

И сам ужин... она пришла вовремя. И тортик купила, красивый, с розочками из белого и черного шоколада, и вина бутылку, а вышло неловко – никто больше ни вина, ни торта, ни конфет не принес. Да с самого начала было понятно, что Леночке в этой компании делать нечего. Дверь открыла строгая дама – узкое платье в пол, капельки-жемчужины в ушах, широкие браслеты на запястьях, минимум косметики на лице и очень жесткий взгляд.

– Добрый вечер, – холодно произнесла она, разглядывая Леночку с таким выражением лица, что сразу стало ясно – Леночка что-то сделала не так. – Я – Леля.

– Л-леночка.

– Очень приятно. Прошу.

Как она двигалась! У Леночки в жизни не получится так, чтобы шаг как по подиуму... или не по подиуму даже – по небу, попирая и звезды, и планеты, не говоря уже о земле. Острые каблуки почти беззвучно касались паркета, а синяя ткань платья обрисовывала каждую линию совершенного тела.

– П-простите, – Леночка не сразу решилась окликнуть даму. – А... а тапочки можно?

– А вам туфли жмут? Если так, то вы вполне успеете переобуться.

Туфли не жали. Туфли были очень красивыми, удобными и дорогими, купленными мамой на день рождения, но как бы не от мамы, а от ее мужа. Просто... просто не привыкла она в туфлях и по квартире.

Тем более такой квартире – за просторным коридором начиналась еще более просторная гостиная в бежево-кофейно-золотых тонах, выдержанная, элегантная, как нельзя лучше подчеркивающая характер хозяйки дома. Огромное окно, жесткие складки штор и легчайшая дымка тюля, муаровая обивка низких кресел и софы, сложных форм полка и фарфоровые куколки в старинных нарядах. Еще был длинный стол под белой, до пола скатертью, во главе которого сидела старуха в инвалидном кресле, а рядом с ней – хмурый мужчина.

– Здесь... так необычно! – Леночке очень хотелось сказать что-нибудь приятное, а Леля в ответ лишь вежливо кивнула. Мужчина как-то противно ухмыльнулся, и Леночка еще больше смутилась, а потому ляпнула первое, что взбрело в голову:

– А тортик куда? На стол, да?

– Шурик! Шурик, иди сюда, прими у Леночки тортик. Она такая милая... садись, да, вон туда, на софу. Прошу простить, но с карточками я решила не возиться, все свои, так что по-простому. Увы, к сожалению, не все так пунктуальны, но не волнуйся, скоро придут. А пока познакомься, это – Дарья Вацлавовна. Герман. Ну а с Шуриком ты уже знакома.

Леля опустилась в кресло и прикрыла глаза, видимо, полагая, долг хозяйки исполненным.

– А тебя как зовут, милая? – ласково поинтересовалась старушка.

– Леночка, – ответила Леночка. Ей очень хотелось понравиться Дарье Вацлавовне и ее внуку. Леночка сразу решила, что Герман – внук, а еще – что очень заботливый, с инвалидным креслом возится, настраивает, чтобы бабушке и сидеть удобно было, и к столу близко. А Дарья Вацлавовна, хоть и совсем старенькая, вон какое личико сморщенное, на голове – пушок волос, ручки на лапки птичьи похожи – но держится прямо. И одета как на выход: черное бархатное платье, цепочка с кулоном, серьги. Даже шаль, наброшенная на плечи, кажется уместной.

– Геночка, мальчик мой, посмотри, какая замечательная у нас соседка!

Герман буркнул что-то, а в Леночкину сторону и не повернулся даже. Стесняется, наверное. Он – некрасивый, брутальный типаж, как сказала бы Нонна Леонардовна, и непременно бы растаяла, потому как любила таких вот, чтоб голова бритая, со складочками кожи на короткой шее, с кривым носом и шрамом, губу перечеркнувшим, и взглядом исподлобья, будто обвиняющим.

– Вы извините, он у меня дикий совсем, – Дарья Вацлавовна погладила внука по руке. – Но без него, видите, ни шагу сделать не в состоянии. Увы, старость беспомощна, а еще имеет обыкновение уродовать молодость.

– Ой, да какая вы старушка! Вы замечательно выглядите!

Леля фыркнула, и Леночка поняла – сморозила очередную глупость. Впрочем, устыдиться и покраснеть не успела – в дверь позвонили.

– Вельская Евгения, – представилась бледная брюнетка с узким хищным лицом. – А это мой супруг, Кеша.

Леночка еле сдержалась, чтобы не ойкнуть: супругом Женечки был тот самый тип, с которым она в пятницу столкнулась. Тип гнусно осклабился и, не сказав ни слова, плюхнулся на диван. Третьим в зал вошел благообразного вида джентльмен. Седые волосы на пробор, аккуратная бородка, старомодные круглые очки в тонкой оправе, коричневый пиджак из мягкого вельвета и розовый бант на шее.