Екатерина Лесина - Хризантема императрицы

Рокочущий голосок, не по-женски басовитый, вода по камушкам... вода на подоконнике... трудно мысли удержать. Что нужно этой девчонке? Дрянная, она Милочку не любит, ни капельки, никогда не любила, завистливая дрянь.

И платье, где она взяла это желтое платье с красными пуговицами и воротником-апаш? Назло с антресолей вытащила, чтоб про Эльку напомнить. У Эльки было все, а у Фединой ничего. Но Федина умнее, Федина живучее, она сумела, она украла у Эльки и квартиру, и Милочку, но вот теперь – жизнь-то по кругу, как стрелочки по циферблату, – украли и у Фединой.

– Он учится, – тихо сказала Дашка, отводя взгляд. – В Москве. Сережка устроил. Хороший университет, ему там очень нравится. Друзья появились. Вот.

Врет все! Откуда университет, Милочка ведь маленький, Милочка еще школу не окончил...

– Вот сессию сдаст и приедет. Тетя Желлочка, а пойдемте к нам? На чай?

– Вон! – Федина швырнула в наглую девчонку тряпкой. Давно надо было проучить, чтобы не врала, чтобы не оговаривала Милочку. Завистница! – Убирайся! Ненавижу!

В последнем она была искренна.

Следующие два дня были для Леночки крайне неприятными: вся эта история с отравлением, которое на проверку вышло именно отравлением, то есть убийством Лели, привела, во-первых, к появлению ночных кошмаров, в которых Леночка то сама умирала, то убивала, а то и пыталась доказать кому-то, что убийца – не она. Ну а во-вторых, доказывать приходилось и наяву.

Два дня допросов, долгих, вежливых и нудных, бесконечные расспросы на работе, частые звонки от мамы, требовавшей немедленно вернуться домой, потому что ведь понятно же – самостоятельно существовать Леночка не может.

Она вяло отбрыкивалась и от переезда, и от адвоката, а заодно и от сочувственного взгляда Мирона Викентьевича. Он вообще приятным человеком оказался, Леночке импонировало его спокойствие, вежливость и аккуратность, а еще едва уловимое сходство со Степан Степанычем, который – вот удивительное дело – к ситуации отнесся с пониманием и даже сам предложил отгул взять, во успокоение нервов. Леночка взяла, вот только нервы никак не успокаивались.

– Значит, вы не видели, как он достал лекарство из кармана? – этот вопрос Мирон Викентьевич задал, верно, в сотый раз, и Леночка, глубоко вдохнув, ответила.

– Нет.

Впрочем, теперь она не очень была уверена – видела или не видела. И что именно видела, и что могло бы это означать, а что не могло. Чем больше ее спрашивали, тем сильнее она начинала сомневаться. Вот и сейчас, вроде бы Леночка точно, ну совершенно точно помнит, как Вельский сунул руку в карман, вытащил оттуда что-то желтенькое, вытер о штаны и бросил на ковер. А по словам Мирона Викентьевича выходит, что видеть этого Леночка не могла, потому что сидела далеко и по ее же словам смотрела не на Вельского.

Так кто прав?

– Постарайтесь вспомнить точно, это очень важно, – грустно сказал Мирон Викентьевич. Леночка кивнула. Она слышала про то, что важно и нужно, и что от ее показаний зависит очень многое, и что если она наврет – к примеру из личной неприязни к гражданину Вельскому – то ее будут преследовать по закону.

Ей не хотелось быть преследуемой, а хотелось поскорее вырваться из душного кабинета, где мало места и много пыли, стены выкрашены в зеленый, на окне висят кухонные белые шторы с рыжими и желтыми цветами, а мебель покрыта толстым слоем лака, но все равно не блестит. Только царапины заметнее становятся, на шрамы похожи.

– Вы недавно переехали? – Мирон Викентьевич задает очередной неновый вопрос, на который Леночка тоже отвечала, вчера и сегодня. Или ей снова лишь кажется, что отвечала? Может, следует разозлиться? Или адвокатом пригрозить – мама настаивала на присутствии адвоката при допросе – или просто заявить, что больше не позволит себе нервы трепать? Пусть отстанут!

Но Мирон Викентьевич ждет, очки его – квадратные, в тяжелой коричневой оправе – съехали на кончик носа, а рот приоткрылся, скривился в тщательно давимом зевке. Сегодня на нем тот же серый костюм с двубортным пиджаком и крупными, коричневыми, в цвет оправы пуговицами, синей рубашкой и серым, в узкую розовую полоску галстуком. Вчера рубашка была зеленой, а галстук – желтым.

– Почему вы выбрали именно этот дом? – не дождавшись ответа, Мирон Викентьевич задал следующий вопрос.

– Мама, – покорно ответила Леночка. – Мама сказала, что это – очень приличный дом, а в новостройках жить нельзя.

– Почему?

– Ну... там же непонятно, из чего теперь строят. И как строят. И вообще это сюрприз был.

– Вот как?

Вот так. Она рассказывала уже! И про мужа маминого, который хоть и редко с Леночкой общался, но решил, что мама ее слишком опекает. А может, просто Леночка ему мешала, тем, что мама опекала ее, а не его? Или вправду решил заботу проявить? Его сложно понять, маминого мужа, но именно он купил квартиру, именно он настоял, чтобы «дали девке свободы» и за это Леночка была очень, ну просто непередаваемо благодарна ему.

– Мне бы таких родственников, – дежурно буркнул Мирон Викентьевич. Завидовал? Или просто грустил, что ему вот так, запросто, «чтобы пожить» квартир не дарят, ни в новостройках, ни в старых домах.

– И с соседями вы близко не общались?

– Нет. Ну я же говорила! – она все-таки сорвалась. – Я же все честно рассказала! И не по одному разу, и...

– И успокойтесь, гражданочка.

Леночка сразу успокоилась. И испугалась, еще не зная, чего именно нужно бояться, просто выражение лица Мирона Викентьевича вдруг стало таким... иным. Сочувственным? Раздраженным? Или все и сразу?

– Вы вот говорили, что разговаривали с мальчиком по имени Феликс? Которому четыре года и который гениален? И поэтому придумал хитрый план, как не попасть в детдом?

Ну да, звучит глупо и малоправдоподобно, но Леночка же не виновата, что так оно на самом деле – Феликсу четыре года и несколько месяцев, он отвратительно умный, а еще хам и стервец, который взрослых людей ни во что не ставит.

– Так вот, – Мирон Викентьевич поднялся, обошел стол и, приблизившись, – от него пахло одеколоном и сигаретами – тихо-тихо сказал: – Его не существует.

Леночка не сразу поняла смысл сказанного и потому переспросила:

– Кого не существует?

– Феликса. В этом доме вообще нет детей, ни мальчиков, ни девочек, ни гениальных, ни обыкновенных. Вот такая штука, гражданка Завадина.

– Он... он спрятался наверное!

– Под кровать? В шкаф? В комод для обуви? Ну да, конечно, дети часто прячутся. Причем ото всех. Никто, Елена Сергеевна, из жильцов его не видел, понимаете? Никто, кроме вас...

Леночка закрыла глаза. Как такое возможно? Никак. Она же видела, она говорила... она не помнит, о чем был тот разговор на кухне. А потом еще другой, который ночью. Ночью детям полагается спать, но Феликс ведь не просто ребенок, Феликс – гений!