Екатерина Лесина - Рубиновое сердце богини

—Тоже видел? – догадался де Фуанон. – Их многие видят, только молчат. Боятся. А нам с тобой бояться уже нечего. При Дорилее [13] выжили, Иерусалим взяли [14], Хайфу, Арсур, Кесарию, Акру [15]… Да разве все упомнишь. Живы. Торчим посреди песков, чего ждем – непонятно. Да и старые мы, чтоб каких-то мертвяков боятся, живые, они пострашнее будут.

—Что им надо? – Ветер притих, точно прислушивался к беседе.

—Предупредить хотят.

—О чем?

– А ты разве не понял? – Рыцарь погладил любимый меч. И охота ему такую тяжесть таскать. Пришел тут, спать не дает. Волна раздражения накатила внезапно, но и схлынула быстро. Прав Одо, ой как прав, давно понял Жан, о чем же хотят предупредить мертвецы. Понял, только признаться боялся. Даже себе.

Не убий – шептали мертвые губы де Шаппа.

Не убий – шипела змея на шее воина.

Не убий – сказал Господь. Нигде. Никого. Никогда.

И, несмотря на цветистые обещания епископа и гарантию от Урбана II, небеса отказались принять души, отягощенные кровью.

—Дело у меня к тебе, – повторил де Фуанон, – дочка у меня…

—Говорил уже.

—Одна осталась. Жена-то моя при родах Господу душу отдала. Кровью изошла, жизнь подарив, а знаешь, где хоронить ее пришлось? За оградой кладбища! Чертовы святоши! Грязная она, видите ли [16]. Не положено ее на освященной земле хоронить. И небо ей тоже не положено, в ад душа попала, вот что они мне сказали! Знаешь, какая она у меня красивая была… Нежная, хрупкая, точно ангел. И добрая. Ее все любили. А они сказали: в ад… Причастить даже не позволили! Я ведь сюда поперся, чтобы для нее Царство Божие добыть, думал, знают попы, о чем говорят. А когда мертвяки приходить начали, понял – ни черта, прости меня Господи, они не знают. Только делить и умеют – этих, значит, в рай, а тех в ад! – Одо грохнул кулаком по столу. – Ничего, выходит, путного я не сделал, только в крови перемазался по самую макушку. А девочка моя одна росла, в монастырь отдал святым сестрам на попечение. Сейчас вот каждый день мучаюсь, как там она, не обижают ли.

Рыцарь замолчал, задумавшись о чем-то своем. Де Вим не стал отвлекать друга. Пускай думает. Время от времени каждому нужно время, чтобы подумать, жаль, что времени этого никогда не хватает.

—Кое-что я все-таки добыл. Завезешь ей.

—Не понимаю.

—В городе чума.

—Что?

—Чума. Проклятый ветер принес чуму. Пятеро уже умерли. Пока всего пятеро.

—Наши?

—А какая разница?

Действительно, никакой. Черная смерть соберет дань со всех. Ей наплевать, какому богу ты молишься, на каком языке разговариваешь, какого цвета твоя кожа, рыцарь ты или крестьянин, забредший в пустыню с надеждой на лучшую жизнь. Проклятие.

—Воды почти нет. Еды тоже. Годфрид, как корону надел, словно ослеп и оглох заодно. Слова ему поперек не скажи, король Иерусалима. Любимчиков наделил землями, а остальным, значит, ничего…

—Ненавидишь?

—Да! И его! И попов! Кому нужна эта война?

—А Гроб Господень?

—Стоял себе тысячу лет, и ничего, как видишь, с ним не случилось. Ему все равно, сарацины вокруг или христиане. И от чумы он нас не защитит, несмотря на всю святость. Нужно уезжать.

—Это похоже на побег!

—Бегут, – заметил де Фуанон, – с поля битвы. В бою же ни один смуглолицый не видел моей спины! Да и твоей тоже. Нам нечего стыдиться, против черной смерти мечи бесполезны.

—Мы давали клятву! – напомнил де Вим.

—Давали. Сражаться, а не дохнуть, как собаки. Ты обязан мне жизнью.

Жану показалось, что он ослышался. Но нет, рыцарь, презрев все законы чести и неписаные правила кодекса, напомнил о долге.

—Ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

—Клянусь!

– Мне хватило бы и слова. Ты должен вернуться домой. Рассказать правду об этом месте, найти мою дочь. Позаботиться о ней. Нет, ничего не говори! Дослушай до конца. У меня есть камень, рубин, алый, как кровь, как сердце Иисуса. Я хотел подарить его храму, чтобы из золота крест выплавили, как символ нашей победы, а камень в центр… На этой войне храмы получили столько золота, что хватит на тысячу крестов, а дочь у меня одна. Пусть она выйдет замуж. Ты подыщешь ей хорошего мужа, такого, который не позволит похоронить ее за оградой кладбища, несмотря на всех святош, вместе взятых…

—Клянусь!

—Завтра на рассвете в Триполи уходит караван, поедешь с ним. Пообещай позаботиться о ней!

—Клянусь честью своей.

—Ну вот и ладно. Держи. – Фуанон небрежным жестом швырнул кошелек на стол. – Здесь камень и золото. Не перечь, ты должен добраться. Помолись за меня дома…

—Клянусь. – В горле застрял горький ком. А за стеною с новой силой завыл ветер.

Снова. Боже мой, неужели все начинается сначала! А я, глупая, понадеялась, что со странными снами покончено. Получите, Мария Петровна, продолжение сериала и распишитесь. А с другой стороны, интересно.

Интересно и страшно. Ночь. Ветер, горячий и шершавый, тело чешется, а кожа покраснела, будто бы это я, а не неизвестные рыцари, несколько лет проторчала в пустыне. Иерусалим. Священный город. Точнее, город постоянных войн: арабы, турки, крестоносцы, снова турки… Там и сейчас война.

Три часа ночи. А сна ни в одном глазу, хорошо, что завтра, вернее, уже сегодня, воскресенье. Мысли с глобальных проблем плавно переползли на мои личные. Последний день отдыха перед новой трудовой неделей. Эх, выехать бы за город, отдохнуть, погулять со Степкой по лесу, подышать влажным весенним воздухом. Так нет, не получится, я заранее предполагаю, как к такому предложению отнесется Пыляев.

Хреново отнесется.

Все эти дни он жил у меня, не то охранял, не то просто на нервы действовал. Еще я получила два букета: желтые тюльпаны, означавшие, что моя улыбка подобна солнечному свету, и белые астры.

Так. Стоп. Не думать. Хватит того, что я сплю с пистолетом под подушкой, он не заряжен, но все равно, само наличие оружия успокаивает. Хромой Дьявол, кстати, не в курсе, что у меня есть пистолет. Обойдется. Знаю я его, прицепится, словно репейник: как, зачем, откуда. Ну не рассказывать же в самом-то деле, для каких целей пистолет приобретался.

Сон не шел, я походила по комнате, надеясь, что искусственная бодрость схлынет, а ее место займет нормальная сонливая усталость. Не получилось. Зато возникло дикое желание рисовать. Надо же, такого приступа вдохновения я не испытывала со времен школы. Поддавшись – все равно заняться больше нечем, – достала альбом, карандаши, и понеслось. На бумаге появлялись знакомые лица, чудесные места и странные вещи. Вот девушка, молодая и очень красивая, вот старик в белых одеждах, на шее – золотая цепь с крупным камнем… Вот юноша с безумными глазами. Горы, смыкающиеся над глубоким ущельем. Нож с широким лезвием и рукояткой из зуба морского змея. Трехногая жаровня и стол. Огромный меч и смутные очертания затерянного в песках города…