Екатерина Лесина - Проклятие двух Мадонн

Легкое безумие самосозданного мира, гламурным блеском внешний слой и пустота под ним… сначала легкая тоска, бессонница, минуты на часах и безрадостный рассвет оплаченной кем-то жизни. Следом таблетки, немного искусственной радости, отголоском кокаиновых воспоминаний, и снова тоска, сильнее, темнее, глубже. Больше таблеток и больше тоски, и в конечном итоге стойкое желание уйти туда, где никто не найдет. Я не хотела умирать, просто спрятаться ото всех, от людей, которые, как мне казалось, меня не понимали, от вещей, от необходимости существовать в непонятном и неприятном мире.

Уйти не получилось, зато вышло понять собственную глупость и дать слово, что никогда больше…

– О чем задумалась? – поинтересовался Игорь.

– Да так… о жизни.

– Полезно. – В его улыбке печаль. Или мне чудится? Впрочем, неважно, пусть чудится, но зато это мгновение полузабытой свободы, той самой, что привлекла меня когда-то… без «дури» и лжи. Небо, дорога, руки раскрыть и навстречу ветру, ночь целовать.

Нельзя. Это только в фильмах миллионеры женятся на проститутках, пусть даже Игорь отнюдь не миллионер, а я не проститутка, но единственное, что может быть между нами – такой вот мирный разговор.

– Что будешь делать потом, когда все это закончится? – Вежливый интерес, его ладонь на моем запястье, хочется накрыть сверху и не отпускать.

Улыбаюсь и столь же вежливо отвечаю.

– Не знаю. Наверное, просто жить.

– Так, как раньше?

Внимательно-настороженный взгляд. Бехтерин ждет, ищет. Собирается сделать предложение? И снова вспышкою огня в висках боль. Ну почему все так… бестолково, что ли? Почему, прикрываясь любовью, можно творить любые подлости, за высокое чувство простится, а играя честно, рискуешь оказаться вне приличий?

– Так что же? – Бехтерин не собирается отпускать меня просто так. – Есть планы? Или быть может, подходящая кандидатура для замужества?

– Иди к черту! – Пытаюсь убежать, не получается, Бехтерин сжимает руку и тихо интересуется:

– Саш, ну ты же умная, почему тогда этот путь? Неужели другого не было?

– Умнее тебя. К счастью. Руку отпусти… будь так добр.

Холодный тон… как же долго я тренировалась говорить так, чтобы меня понимали, почему-то слова не имеют значения, никто не желает слушать содержанку… если спит с одним за деньги, то и другим можно, и плевать, что она против. Но вот подходящий тон, подходящий взгляд и все та же спасительная вежливость, лед на раскаленных нервах, обычно помогает. И на этот раз тоже. Игорь отступил. Ушел, негромко хлопнув дверью.

Ненавижу. Всех ненавижу… у Ольгушки есть лекарства, одна таблетка, и станет легче… или не к Ольгушке обратиться, а к Татьяне? Искусственное счастье, вечное паденье и черными крыльями асфальта дорога к звездам.

Ну уж нет. Хватит. Я сильная, я сама выберусь, я даже плакать не стану…

В моем сне оборванные лепестки ромашки, зеленые пятна на белой ткани и вышивкой слова о том, что лучше мучить цветы, чем людей. Я сгребаю лепестки в горсть, они же рассыпаются пылью. А пыль тонет в бокале, и знаю – если выпить, всего глоток, то станет легче.

Я не хочу легче, я жить хочу, и выживу, пускай всего-навсего во сне.

Полдень. Вежливый обед на открытом воздухе, и бабочка в Ольгушкиных волосах.

– Вы сегодня поразительно задумчивы. – Тетушка Берта обмахивается веером, тонкие пластины шелестят, и мне кажется, что вот-вот веер выскользнет из тетушкиных пальцев. – Что-то случилось?

– Ничего, спасибо. Голова немного болит.

– Главное, чтоб по ночам не болела, – Василий ухмыляется откровенно, нагло, впрочем, как всегда, а Ольгушка краснеет.

– А ты когда уезжать собираешься? – интересуется Евгения Романовна, на мгновение отвлекаясь от журнала. – По-моему, пора… загостилась ты, Александра. И сдается, не замечаешь, что твое присутствие в данном доме совершенно неуместно.

Молчание. Тетушка отворачивается, улыбка Василия становится еще шире, а Ольгушкины щеки пылают багрянцем.

А странно, что только сейчас сказали, ведь могли бы и раньше, на следующий же день после убийства, но тогда всем было не до меня. Сейчас, значит, пришло время выставить нежеланную гостью вон.

– Думаю, ты сама понимаешь, что в данных обстоятельствах…

– В данных обстоятельствах все останутся в доме до тех пор, пока ситуация со смертью Ивана Степановича не прояснится. – В мою сторону Бехтерин даже не глянул.

– А если она не прояснится в принципе? – Евгения Романовна бумажной салфеткой коснулась губ, убирая излишки помады. – По-моему, весьма затруднительно что-либо выяснить.

– Милиция постарается.

– Ну да, конечно… милиция всегда старается. Марту убили, пусть девочка и была хамовата, неуправляема совершенно, но все-таки не чужая. И что милиция? Или вот недавнее нападение на Любашу. Нашли они кого-нибудь? – Выдав эту фразу, Евгения Романовна вернулась к прерванному занятию, журнал она перелистывала неторопливо, старательно рассматривая каждую страницу.

А я думала о том, что и для нее смерть Ивана Степановича выгодна. Теперь Игорь разведется, и Евгения Романовна получит возможность контролировать Ольгушкины деньги… Евгения Романовна наблюдательна, особенно во всем, что касается чужих недостатков. Евгения Романовна умна и рассудительна. Хладнокровна. Способна убить?

Вполне.

– Все-таки вы, наверное, неважно себя чувствуете. – Тонкий голос тетушки Берты вывел из задумчивости. – Вы поразительно бледны. Может, лучше вернуться в дом, отдохнуть?

Свадьба состоялась в январе, нарочито пышная и совсем безрадостная. В летящем мареве белого снега, в хитросплетении морозных узоров, в многоцветии нарядов Настасье виделась насмешка, будто некто свыше пытался предупредить, предостеречь от беды.

Не вышло. Серебряное кружево на белом шелке платья, холодное зимнее золото волос и ясный взгляд. Лизонька хороша и счастлива. Нет, Настасья не завидовала, скорей сочувствовала, но вряд ли кто поверит в искренность ее сочувствия.

– Вы очаровательны, – сказал Серж… или Анатоль… Алексей? Имена ускользали, сливаясь в один сплошной круговорот лиц, одинаково невыразительных и одинаково вежливых.

Очаровательна? Быть может… здесь много зеркал и много отражений, одно из которых – Настасьино, верно, вон та девушка в пышном платье лиловой парчи, ткань тускло мерцает, подчеркивая неестественную белизну кожи, черные волосы уложены в высокую прическу, тонкокостное большеглазое лицо и отрешенный взгляд…

– Не стоит увлекаться зеркалами. – Отражение Дмитрия вынырнуло из черного стеклянного сумрака, заставив девушку в лиловом платье испуганно вздрогнуть. – Разве ночь нуждается в том, чтобы видеть себя со стороны…