Екатерина Лесина - Крест мертвых богов

– И выяснил, что твой дед Олег – тот самый пропавший во время войны ребенок Ольги Павловны Озерцовой?

– Умный. Ты, к-командир, всегда умным был. Выяснил. Доказать сумел бы… он потерялся на вокзале, а потом в больницу попал, которую эвакуировали… и в детдом. Дальше ты. Говори. Устал, – Гаврик прикрыл глаза, не спит – отдыхает.

Говорить, а о чем говорить-то? Яна Антоновна сняла очки и тихо спросила:

– Почему вы ко мне не пришли? Я ведь искала…

Пришли, когда я почти свыкся, слежался с темнотой, нашел такую позу, в которой не больно, только холодно, но это даже хорошо: холод не позволял сознанию соскользнуть в бездну, очищал и приводил мысли в порядок.

Странные это были мысли, до невозможности странные. Я вспоминал свою жизнь, день за днем, в деталях и мелочах, вроде рассыпавшегося табака, белого пера из подушки да скатерти, отобранной домоуправом. Оксанино лицо вспомнилось, сразу и вдруг, и следом – понимание того, что упустил ее по гордости своей и недомыслию.

Не пара она мне… я ей не пара, а Никита любил, хоть кого-то в этой жизни он любил, и уже тем намного лучше меня.

Прощать или проклинать Озерцова я не стал, ибо первое было не в моих силах, а второе – он и так уже проклят, приняв из моих рук крест. Так пусть же свершится то, чему суждено.

Постепенно мысли становились все более путаными, будто чужими и силой вложенными в мою голову. Зато они отвлекали от боли. И я покорно путешествовал по закоулкам памяти до тех пор, пока не раздался звук шагов и следом скрип отворяющейся двери.

Хоть бы смазали, право слово.

Приказали встать, а у меня не вышло. Я и пошевелиться-то сам был не в состоянии, даже испугался, что прямо тут пристрелят. Хотелось бы взглянуть, что там, снаружи, вдруг уже весна ощущается?

Подняли, поволокли вверх по лестнице. Больно и неудобно, я пытался идти сам, но ноги не успевали, ударялись о края ступенек, и пришлось прикусить губу, чтоб не застонать от боли.

Двор-яма, охристо-желтые стены, в разводах и трещинах краски, вздымаются вверх, сходятся над головой. Тяжело смотреть, голова моментально начинает кружиться, и кашель рвет грудь, зато если руками опереться на стену, то вполне могу стоять.

– Молодец, – к чему-то сказал Гришка, отворачиваясь. – Никита Александрович, мы это, готовы.

– Вон пошли, – знакомая сталь в голосе и никакой слабости, никакой хрипоты. – Позову, когда будет надо.

Снег сыпется, мелкая-мелкая крупа, колючая, холодная, тает на руках. А на белой земле расцветают красные пятна. Кровь. Моя. Наверное. Сглотнуть вязкую слюну, пытаясь не потерять равновесие, вытереть кровь. Хотя какая уже разница.

Никита молчит, ощущаю его присутствие. Странная наша связь, даже жаль, что оборвется.

– Я твой револьвер взял. Одна пуля, как прежде. Помнишь?

Помню. Бельгийский, образца 1895 года, системы братьев Наган, прообраз того, который носит сам Озерцов. На рукояти щечки заменены на накладки из слоновой кости, орнамент в индийском стиле, выполнены в единственном экземпляре, причем одна чуть темнее другой, и узор не совсем симметричен.

Я помнил этот чертов револьвер, подаренный мне перед самой революцией, в мельчайших деталях. Я думал о нем и о том, что могилу будет тяжело рыть, земля-то твердая.

Дуло уперлось в затылок.

– Извини, но в руки не дам, – это снова был прежний Озерцов, тот, до болезни. – Мало ли что. Давай, посчитай со мной, Сергей Аполлонович… до десяти. Сумеешь?

Сумею. Наверное.

– Раз… – Никита говорил громко и четко.

– Раз, – разлепить губы, склеенные кровью, голоса своего не слышу, но все равно. До десяти. Десять ступенек, десять шагов до темноты. Боли не будет, он обещал.

– Два.

– Два… – дуло у затылка, совсем как в первый раз, на том хуторе… и женщина с топором в голове. – Три.

Я понял, что произойдет, за мгновенье до того, как это случилось.

Десять – слишком долго для Никиты.

– Три, – повторил он. И вдруг стало очень больно. И очень темно. Только снег светился красным… похож на знамя.

Зато я выиграл в эту игру.

Искала ли? Заплатила деньги и ни разу не поинтересовалась, что они узнали. Что он узнал, мой дальний родственник, мой непонятный враг, к которому нет ни ненависти, ни жалости – непонимание только, отчего же все так нелепо получилось.

– Прийти? – переспросил Руслан. – Полагаю, поначалу у него была такая мысль, прийти к вам. Но дальше что? Родство слишком уж далекое, даже не троюродное… четвероюродное? Не знаю, бывает ли такое. В лучшем случае он мог рассчитывать на вашу вежливость и хорошее воспитание. Чай с тортом, открытки к Новому году и дню рождения, небольшие сувениры. А ему хотелось большего, верно?

– Я имел право, – жестко сказал Олег. Олег – в честь дедова брата, от которого осталась пара фотографий и прабабушкины истории. – Я имел право. Я все узнал. Ее дед стал академиком, известный филолог, переводчик… карьерист. А мой на заводе всю жизнь… он тоже талантливым был, но сиротой. Бросили и даже не искали.

Искали, я-то знала, что искали, и прабабка моя, и супруг ее.

– А отец ее? Тоже карьерист. Выполз в чиновники. Во власть. Н-наворовал… а она на эти деньги бизнес открыла. Б-бизнесменша хренова.

Не на эти, мне муж дал, мой покойный и любимый муж. Он вытащил профессорскую внучку из раковины, он заставил меня заниматься делом, которое я поначалу ненавидела. Он помогал. Он ругал. Он требовал.

Наверное, сейчас он бы мною гордился.

– Мой отец на з-заводе… а меня – в милицию. К-карьера… если бы иначе, я бы тоже… бизнес… машина… хата нормальная, а не конура… даже ремонт сделать не на что.

А у меня дизайнерское оформление, хай-тэк и зеркало во всю стену. Было зеркало, теперь пустая рама, на проплешину похоже. Стыдно.

И обидно. Я же не виновата, что получилось так нелепо. Не я выбирала, кем родиться.

– Я имел право на это наследство. Имел.

Наследство? Но я ведь живая!

– Так уж получилось, – встрял в разговор Руслан. – Олег Никитович рассудил, что имеет полное и законное право на все имущество, которым обладала Яна Антоновна. Однако, имея юридическое образование, он понимал, что закон вряд ли учтет события многолетней давности, значит, вопрос суда и легитимного изъятия своей доли наследства отпадал.

– В-верно, командир. И красиво. Продолжай.

– Некоторое время он просто наблюдал, собирал информацию, возможно, искал иные способы, скажем, случайное знакомство, легкий роман… но ваша личность, Яна Антоновна, и ваш образ жизни подтолкнули к другой идее. Весьма и весьма рисковой идее.

– Риск в крови… от прадеда-комиссара… вот кто не боялся ни черта, ни Бога… всегда выигрывал… я тоже хотел… раз в жизни… всего раз… дед ведь старшим был… главный наследник… а она присвоила.