Григорий Симанович - Отгадай или умри

Но Фогель печенью чуял: все равно прогонят, а то и репрессируют. Так уже было, и не стоит ждать ничего нового от наследников Ленина – Сталина – Берии. Прижмут так, что мало не покажется. Рано или поздно. А чтоб не прогнали, надо вступать в партию, славить, поддерживать и одобрять. Надо служить режиму и быть на виду, давя свои комплексы кованым сапогом целесообразности.

Фима невзлюбил сапоги еще со времен студенческих военных сборов. Фима ненавидел что-то в себе давить, если это что-то он сам не считал большим пороком.

Тогда-то он и разработал для себя технологию проживания и выживания в стране, где жить неуютно, опасно, но почему-то хочется. Ничего хитрого и оригинального в этой технологии не было. Она зижделась на трех постулатах: не высовываться, не вмешиваться, не унижаться.

Сделав легкое логическое умозаключение, что если не высовываться и не вмешиваться, то не придется и унижаться, Фима решился. Он сам уволился из газеты. Начальству объяснил, что сочиняет повесть о молодых целинниках, а совмещать не выйдет. Ему не поверили, но отпустили с миром, оценив благородство будущего эмигранта, не пожелавшего подставлять под неприятности своих начальников, коллег и кадровиков.

Фима знал, что делает. Он уходил из-под политики, идеологии, ритуального регламента, предполагавшего регулярную лояльность власти. Он уходил в частную жизнь, в частное предпринимательство – разумеется, в доступных на то время формах и пределах. Он придумал себе на ближайшие годы сценарий, следуя которому, можно никуда не уезжать, кормить семью и иметь свое дело в свое удовольствие. А там видно будет.

Через месяц Фима дал первый частный урок русского языка и покинул квартиру юного идиота с пятью рублями в кармане.

Еще через неделю рыжий Славка, приятель и почти что ровесник, но уже редактор последней, развлекательной полосы бывшей Фиминой комсомольской газеты, получил от Фогеля приветственный звонок и скромную просьбу посмотреть кроссворд, составленный на досуге хорошим, но безработным парнем, с которым весело выпивалось и гулялось в не столь отдаленные годы.

Дело в том, что еще в старших классах школы ученик Фогель, будучи круглым отличником и безумно скучая на уроках, отгадывал под партой кроссворды, а потом и составлял их просто так, для забавы, обнаружив в себе еще и такие способности.

Посланный Славке кроссворд оказался безупречным. Точно на аудиторию, никаких ляпов, идейно стерильный, как марлевая повязка в кремлевской больнице.

Кроссвордист Алекин, три месяца отхалтуривший по трудсоглашению, позволял себе поначалу мудреные вопросы, в том числе и политически сомнительные. После Славкиных рекомендаций перешел на крайний примитив, а недавний вопрос «Органы ходьбы у человека», четыре буквы, начинается с «н», поверг Славку во гнев, а после в уныние.

Он был отставлен, а добрая душа Славка выхлопотал для Фимы трудовое соглашение и даже корочку внештатного корреспондента. Наверху снизошли, не видя опасности даже в случае, если Фима решит уехать: ну, подумаешь, внештатник на договоре, да к тому же без фамилии на полосе.

Все! Фима стал как бы журналистом, заочно и безвестно для читателей работающим на развлекательно-познавательной стезе.

Это была ниша . Фима отрыл нору, куда не капало и не могло капать с политических небес. Зато, в дополнение к частным урокам, капало в карман. Сперва совсем чуть-чуть. Но что за газета без кроссворда?! На это был расчет.

Потихоньку Фима начал вбрасывать свои кроссворды, а потом и чайнворды, сканворды и прочие словесно-графические упражнения для ума и безделья в издания разного профиля, от политических газет до ежеквартальных пособий по сельскому хозяйству, одинаково уважающих страсть обывателя к такому способу гробить время и самоутверждаться. Где-то он печатался в очередь, где-то предлагал новые для издания формы, и проходило.

Фогель быстро набил руку и выпекал продукцию с конвейерной скоростью кондитерской фабрики. Он обзавелся всеми энциклопедиями и словарями, какие только были доступны в те строгие времена цензуры и дефицита. Природная память ассистировала безупречно. Эрудиция достигла устрашающих высот. Иногда она перла наружу в виде названий каких-то подвидов млекопитающих или звезд в созвездиях, про которые знали только продвинутые астрономы и тамошние жители.

Но Фима наступал на горло своим обильным познаниям и всегда был адекватен уровню аудитории конкретного издания. За что ценился все больше. Ширился и круг балбесов, приезжавших на частные уроки. И в итоге он зарабатывал лучше и лучше. Так и продолжалось все эти годы.

Жизнь удалась! Она подошла к юбилейному (а если формально – пенсионному) рубежу с банальной скоротечностью. Но в это весеннее утро, лежа в постели и предвкушая особый праздничный завтрак, творившийся Юлией Павловной на кухне, Фима в который уж раз воздал себе хвалу за давнее смелое решение струсить. Оно определило судьбу. Уберегло в застойные советские времена, потом и в новые. Да и теперь, когда на очередном витке развития демократии родина вновь намекнула журналистам на необходимость жертвенно попридержать язык во имя торжества новых судьбоносных реформ, Фимина позиция гарантирует ему пищу и свободу. Свободу в рамках осознанной необходимости «сидеть тихо, никого не трогать, починять примус».

Политические встряски, перестройки, перестрелки, разборки, все эти кризисы и дефолты, войны бандитские и прочие – весь пафос и ужас очередного российского прорыва в цивилизацию словно бы угадан был Фимой Фогелем в тот давний день юности, когда он нырнул в свою расщелину. С той поры он занимался любимым делом. Грохот и абсурд взбалмошной жизни, проистекавшей за окнами его кабинета и на экране телевизора, блаженно приглушался ощущением внутреннего покоя и погруженностью в свои тихие игры со словом. Ничто не поколебало народ в его пристрастии к заполнению клеточек буквочками.

Не скопив особых богатств, Фима, тем не менее, конечно не без Юлькиной зарплаты экономиста, вскормил и выучил сына, имел автомобиль «жигули» последней модели, нормально обставленную квартиру и еще кое-что за душой.

Он по-прежнему давал уроки, составлял, уже с помощью компьютера, кроссворды, позволяя себе авторскую подпись лишь в двух солидных СМИ, сотрудничал с редакциями телевизионных игр, издал энциклопедию «Игры слов» и считался в узком кругу посвященных весьма почтенным специалистом в этой области развлечений.

Он умудрился не нажить себе врагов. Его уважали конкуренты. Его покладистый и нескандальный нрав в сочетании с крайней осторожностью, безграничной компетентностью и профессионализмом отводил его, как надежный лоцман, от опасных рифов. А мелкие неприятности – у кого ж их не бывает…