Григорий Симанович - Отгадай или умри

– Оксана Львовна, голубушка, – незлобиво ерничая, обратился Тополянский к эксперту-криминалисту, с которой был одного года рождения, пятнадцать лет отработал по разным делам и имел непродолжительный, но сексуально неистовый роман в первый же год их совместной деятельности, – попрошу вас перво-наперво отпечаточки с бутылочек, но непременно нюхните каждую, свежачок ли? Уж больно любопытно.

Оксана Львовна нюхнула и с уверенностью подтвердила: «Свежачок». Ее явно подмывало поерничать в тон бывшему любовнику, но не позволяло присутствие посторонних.

– А что, Вадик, – совсем уже иным, панибратски-игривым тоном вопросил Тополянский, – слабо тебе четыре литра под пол-огурца?

– Нет, Алексей Анисимович, не слабо, – степенно и рассудительно ответствовал Вадик. И продолжил: – Меня, во-первых, много, пока до низу дойдет, голова уже проветрится…

– Ах, ну да, – словно опомнившись, согласился Тополянский, измерив долгим взглядом вышеупомянутое расстояние.

– А кроме того, если беседа долгая, задушевная и как раз накануне плотно и жирно пообедал…

– Насчет «пообедал» нам Оксана Львовна позже доложит, а вот была ли беседа – не уверен, – уже без тени иронии сказал Тополянский. – Впрочем, и это мы скоро узнаем.

После двухчасового осмотра, снятия отпечатков и обмена короткими репликами протокол был готов. Из него следовало, что 24 апреля, в понедельник, Фролова Вера Ниловна, пенсионерка, 1944 года рождения, убиравшая раз в неделю квартиру жертвы, в 11.30 открыла дверь имевшимся у нее ключом и обнаружила хозяина без признаков жизни. Гражданка Фролова утверждает, что не прикасалась ни к чему, кроме телефона, по которому, едва придя в себя, позвонила в милицию.

Предварительный осмотр позволяет сделать выводы, что покойный, журналист Антон Львович Буренин, в свой законный выходной, примерно в пять часов поутру (еще не рассвело) сел за стол и принялся методично поглощать гранеными стаканами дешевую, а возможно, и паленую водку «Добрыня», каковое занятие завершилось через два-три часа полным опорожнением пяти бутылок и параличом сердца, предположительно вследствие сильнейшей интоксикации организма. В результате визуального осмотра и обыска никаких следов пребывания посторонних лиц в эту ночь в квартире покойного не обнаружено. Признаков насильственной смерти или каких-либо насильственных действий по отношению к покойному также не наблюдается. По показаниям соседей по лестничной клетке, с нижнего и верхнего этажей, никакого шума из квартиры не доносилось, никаких посетителей соседи не видели, ибо спали безмятежно в сей ранний час. Более точные выводы могут быть сделаны по результатам дактилоскопии, патологоанатомического исследования и опроса более широкого круга соседей, родственников и знакомых. Предварительная, рабочая версия – непредумышленное (смерть по неосторожности) отравление спиртосодержащей жидкостью.

В машине, по дороге в прокуратуру, Тополянский изо всех сил боролся с плохими предчувствиями, сомнениями и подозрениями. Будучи еще молодым следователем райотдела милиции, он раз и навсегда дал себе слово не суетиться в поисках версий и не выстраивать всяческих вздорных схем, покуда нет результатов хотя бы первичных экспертиз и допросов. Это нервировало и отнимало время, представлялось непрофессиональным. Но совладать с собой удавалось не всегда. Вот и сейчас, двигаясь по вечерней Москве в изнуряющих пробках, Алексей Анисимович то и дело мысленно воспроизводил картинку места происшествия и ловил себя на том, что не может отделаться от ощущения какой-то театральной мизансцены. Что-то на этой кухне выглядело демонстративно, декорированно, хотя смерть от пьянства сама по себе идеально вписывалась в контекст, в драматургию российского быта. Прежде всего – объем спиртного. Пять бутылок, если без шуточек, – это слишком, это запредел…

Долговязый Мариничев, развалившись на заднем сиденье, хранил молчание. Знал, как и все оперативники, что с Тополянским после выезда на место преступления первым заговаривать не следует.

На подъезде к конторе в памяти нарисовалось… расположение бутылок на столе. Тополянский еще на квартире задал себе вопрос, почему эти пять гильз от снарядов, укокошивших редактора газеты «Мысль», выстроились почти правильным крестиком. Каким же закаленным бойцом надо быть, чтобы после убийственных доз играть в бутылочки? Или избрана такая форма бравады, такие понты: вот, мол, они, родимые, крест на мне поставили? Перед кем понты, если он пил в одиночку? Перед собой? Или чтобы этим натюрмортом что-то сказать тому, кто первым его обнаружит?

И тапочки… Домработница Фролова таких не припомнит. Небедный человек с хорошим окладом. Обстановка в квартирке, пусть однокомнатной, вполне-вполне… В гардеробе неслабая пара костюмчиков, даже смокинг припасен – видать, для каких-нибудь раутов. Обувь не копеечная, модная. И тапочки, кстати, приличные, кожаные. Утро апреля, в доме тепло. На трупе добротный махровый халат синего цвета с вензелем «Hilton» и обувь… в виде обрезанных до щиколоток буро-коричневых войлочных валенок. Неровно обрезанных, грубо… Откуда они взялись? Фролова не могла их не замечать прежде.

Но самое-то главное, что заставляло Тополянского идти наперекор собственным принципам расследования и выстраивать «преждевременную» версию, – фраза домработницы, произнесенная сквозь охи, всхлипы и причитания еще до начала опроса этой женщины. Мариничев с удивлением услышал: «Господи, да ведь непьющий он был, почти непьющий…»

Приехали в прокуратуру. Вадик быстро набросал круг людей, которых требовалось опросить срочно и в первую очередь. Тополянский взглянул, добавил пару человек и дал добро.

Первым Вадик набрал телефон редакции и связался с Малининым. Именно при этом звонке и присутствовал Фима Фогель.

– Подробностей не знаю, – жестко произнес Малинин, сразу предупредив возможные расспросы. – Следователь приедет через час. Но вернемся к нашим баранам…

– Сусликам, – не удержался Фима и сам поразился, откуда набралось смелости язвить в столь драматичную минуту. Видимо, форма истерики…

Малинин расстрелял Фиму бронебойным взглядом, но продолжил в деловой, сухой интонации.

– Уже в воскресенье пошли первые читательские звонки и письма на сайт. Сегодня с утра поперли валом. Издевки, возмущение, недоумение и все прочее, чего следовало ожидать. Девочка на справочном телефоне долдонит одну фразу: «Досадная опечатка, извините, правильный ответ „суслик“». Ни слова больше. Это мое указание. С самого верху пока звонков не было. Это впереди. Но ждать не будем. Нужны превентивные меры. Даем поправку. А завтра попрошу встречи кое с кем… – он многозначительно ткнул пальцем в потолок.