Григорий Симанович - Отгадай или умри

– Я уже об этом думал, о поправке… – подхватил Фогель, но осекся под новым смертоносным взглядом главного.

– О чем вы думали, мне наплевать. Лично я думаю о том, как спасти газету и собственную жопу. Заодно, если повезет, и твою, – он выразительно кивнул в сторону Арсика. – Буренина спасать уже не надо, а ваша, Ефим Романович, положа руку на сердце, меня во всех смыслах не волнует.

Как большой знаток и ценитель языка, Фогель отдал должное всей пошлости, но и хлесткости этого заявления.

– Вот текст, – продолжил Малинин, вынув из ящика стола два одинаковых листка. – Ваши соображения?

Фогель прочел:

В субботу, 22 апреля, на 12-й странице нашей газеты в разделе «Ответы на кроссворд, опубликованный в предыдущем номере» допущена досадная опечатка. Под № 9 по горизонтали правильный ответ «суслик». Приносим извинения читателям. Виновные строго наказаны.

– Я бы снял последнюю фразу, – робко предложил Фогель. – Она как бы поднимает градус произошедшего, возводит все в ранг большого скандала. А само понятие «опечатка» с этим не сообразуется. Ну опечатка, опечаточка, подумаешь!..

– Согласен, – подхватил Арсик, – мы такой фразой соблазняем любопытный народ. Кроссворды отгадывает процентов десять читателей. А тут все полезут смотреть, за что в газете головы поотрывали.

– Идиоты, козлы! – вдруг завопил Малинин, и его, казалось, от рождения бледные, впалые щеки мгновенно сделались пунцовыми. – Положил я на ваш народ и на ваших отгадывателей! С прибором! Я что, для них поправку пишу? Я для него !.. – И редактор ввинтил указательный палец в пространство над головой. – Для него и для его людей! Для Министерства печати. Для наших правых шизоидов-недобитков, которые, чего доброго, решат, что это форма протеста, и начнут орать: «Мы с тобою, Малинин!».

– Делайте как знаете, – обреченно согласился Фима. – Мне все равно. Я сказал правду. Я понимаю, что, когда позвонят оттуда, вы свалите все на меня. Отдаю себе отчет, что сотрудничать с газетой я больше не смогу («Да уж!» – нервно вставил Малинин), но взываю к вашей порядочности. По крайней мере, прошу донести и мою версию случившегося, поскольку мне туда не достучаться.

– Они сами к вам постучат, – с нескрываемым сарказмом бросил Малинин, и Фима, выйдя из кабинета, с холодящей душу явственностью осознал: сбудется.

Чудовищное настроение усугублялось вестью о смерти Буренина. Так неожиданно, приличный человек, образованный, воспитанный… Не связано ли это с «сусликом»? Узнал, перенервничал, сердце?.. А когда успел стереть файл? И зачем? Странно… Ведь таким образом он очевидно подставляет себя: признанная оплошность безобиднее, чем откровенное заметание следов.

Юлька ждала с ужином. Изо всех сил скрывала, что волновалась безумно. Солнышко мое, кого ты пытаешься обмануть!

Договорились, что он сперва поест, потом – разговоры. Аппетит не пострадал. На нервной почве Фима начинал молотить противоестественно много, причем без разбора и вкусовых ощущений. Выпил четыре рюмки водки: Юлька покорно вытащила бутылку из холодильника, понимая, что спорить и читать лекцию о гипертонии – лучший способ спровоцировать гипертонический криз.

Дожевав, прошел в кабинет, уселся, спросил, кто звонил.

Юлька опустила голову, пробормотала что-то невразумительное.

– Я тебя умоляю, – устало попросил Фима.

– «Московское время», Грушицкий, просит больше не беспокоить.

– Еще?

– «Светлячок».

Это был серьезный удар. Десять лет сотрудничества, лучшие гонорары. Но он ждал той, самой зубодробительной вести. Дождался.

– …и телевидение, – выдавила из себя Юлька, даже не пытаясь бодриться, что было на нее не похоже.

Сокровенный проект «Слово в кармане». Игра, придуманная Фимой. Оригинальная. Пусть для небольшого кабельного телеканала, но аудитория все равно не чета газетной, а программа его, авторская… Да, по предварительной договоренности он не отошел от принципа, в титрах должен стоять псевдоним («все-таки, все-таки…»), но это бессонные ночи в размышлениях, концентрация опыта и творчества, и гонорары, какие гонорары!.. Может быть, даже обеспеченная старость. Хренушки! Все в тартарары!

Юлька несла какую-то утешающую околесицу, но выступала слабо, силы и фантазия явно поиссякли за эти двое суток переживаний.

Фима тоже смертельно устал. Он не знал, что дальше делать. Утро вечера мудренее. Почему мудренее? И кто обещал, что он доживет до утра?

Поцеловал Юльку, заверил, что чувствует себя нормально, жахнул таблетку феназепама (после водки-то!), лег и провалился…

На следующее утро Фима Фогель прочел на последней полосе газеты «Мысль» ту самую поправку. Естественно, прошел вариант Малинина. На второй полосе, помещен был короткий некролог, с прискорбием извещающий о безвременной кончине редактора отдела информации, замечательного журналиста Антона Львовича Буренина. Коллектив понес невосполнимую утрату и прочее…

А накануне вечером в кабинете Малинина Жираф услышал о «суслике». И, конечно, тотчас попросил номера газет и чтобы «с этого места поподробнее».

Малинин выложил все. Так Ефим Романович Фогель к шестидесяти годам впервые стал фигурантом расследования причин смерти человека. Вадика же Мариничева после беседы с главным редактором остро заинтересовал как раз не Ефим Романович, хотя и он тоже. Уши и ноздри Вадика аж подрагивали, как у гончей, в предчувствии добычи, когда он мчался по вечерней, слегка отдышавшейся от пробок Москве на своем стареньком, но резвом «фиате» по адресу: Малый Хорошевский проезд, 17. Его страшно интересовала квартира 32. Его страшно интересовало, куда запропастился Костя Ладушкин, молодой редактор, получивший от Фогеля текст.

Электронное письмо стерто. Мобильный и домашний телефоны по-прежнему не отвечали – Вадик сам звонил из кабинета Малинина. Где Ладушкин?

Старый четырехэтажный дом первой послевоенной постройки – таких здесь целый квартал. Лифта нет, последний этаж. Никаких проблем – баскетбольные ноги Вадика Мариничева могли с легкостью взбежать и на сорок четвертый.

Необитая дверь, в отличие от соседних. Изрядно обшарпанная. На звонок никто не ответил. Соседнюю дверь открыла девушка лет пятнадцати, даже не спросив, кто там. («Глазка нет, вечер, ничего не боятся детишки дискотек», – подумал про себя Вадик.)

Он показал удостоверение. Девочка была слегка подшофе и словоохотлива. Звали Вера. Костю знает, конечно. Клевый бой, без понтов, хотя и журналист в крутой газете. Квартиру снимает. Сегодня не видела. И вчера тоже. Кстати, вчера он вообще-то должен был прорезаться: обещал занести дивидишку с каким-то мочиловом под лав. Она любит именно с мочиловом, но чтобы и лав, и все такое. Нет дома? Странно! Он обычно вечером, если не на работе, дома торчит, один или с телкой. С какой? «С какой-нибудь», – Вера при этом горьковато усмехнулась, и Вадик догадался, что девочка была бы не прочь одной из этих «телок» оказаться.