Марина Крамер - Роскошная хищница, или Сожженные мосты

– Да она мертва уже почти два года! – недоуменно протянул Николай. – Что же – ворошить то, что происходило раньше? С мертвой какой спрос?

– А при чем тут Марина Викторовна? Спрос с вас будет, Николай Дмитриевич, – также спокойно проговорил Грищук, принимая из рук секретарши новую чашку кофе.

– С меня?!

– А как вы думали? Вы ее племянник, следовательно, были в курсе.

– В курсе – чего?! – Николай выскочил из-за стола и заметался по кабинету. Располневший не по годам, всклокоченный и заметно перепуганный словами подполковника, он выглядел довольно странно.

Грищук наблюдал за ним с оттенком презрения: надо же, а говорят, у родственников много общего. Например, у этого рыхлого обеспокоенного мужчины с волевой, жесткой и умной Наковальней? Та не бегала бы тут как курица, она сразу начала бы прокручивать комбинации, вышла бы сухой из воды, как пить дать. А этот, скорее всего, начнет сейчас метаться и в конце концов утопит память своей знаменитой тетушки в такой выгребной яме, что и подумать противно. Грищук неплохо разбирался в людях и видел, что у Коваля-младшего просто не хватит ума и характера повернуть ситуацию в свою пользу. Милиционеру отчасти было не по себе – не слишком хотелось участвовать в этом спектакле: к Марине он относился хорошо, отдавая дань уважения ее изворотливости и складу ума. Но и отказаться подполковник не мог – слишком влиятельный человек решил завладеть футбольной командой. Словом, история намечалась некрасивая, грязная и скандальная. И в том, что Николай без посторонней помощи и подсказок извне сделает все как нужно, Грищук тоже убедился. Осталось дать маленький совет...

– Вы бы, Николай Дмитриевич, подумали над тем, как лучше сделать, чтобы ваше имя как можно меньше ассоциировалось у людей с именем Марины Викторовны, – начал подполковник тихим, вкрадчивым голосом, и Николай вдруг приостановился, замер напротив кресла, в котором восседал Грищук.

– Что... что вы имеете в виду? – пробормотал молодой человек, и Грищук удовлетворенно подумал, что все идет именно так, как он и рассчитывал.

– Ну... как вам сказать... ведь, насколько я знаю, Марина Викторовна вам не на сто процентов родная тетка, да? Она незаконнорожденная дочь вашего деда?

– Да...

– Так это же меняет дело, Николай Дмитриевич! Чем вы обязаны женщине, которая втянула вас в такие неприятности?

– Она... она меня никуда не втянула, наоборот... – попытался сохранить остатки мужского достоинства Николай, и Грищук сразу поскучнел, отставил чашку и поднялся:

– Ну, если вы так ставите вопрос... Тогда мне остается только сожалеть о потраченном на эту беседу времени и проститься с вами до встречи в прокуратуре. Всего доброго, Николай Дмитриевич.

Подполковник пошел к двери, в душе твердо уверенный в том, что Николай не даст ему уйти. И не ошибся.

– Что я должен сделать? – раздалось за спиной, и Грищук повернулся.

– А вот это уже мужской разговор. – И по-хозяйски предложил: – Присаживайтесь, обсудим.

Небольшой зал пресс-центра УВД был забит репортерами до отказа. Со дня гибели Наковальни прошло уже два года, однако все, связанное с ее именем, по-прежнему будоражило воображение местной прессы и вызывало живой и неподдельный интерес. Упустить возможность раскопать еще что-то в биографии скандальной криминальной леди не желал никто.

Николай поежился и в который уже раз вытер вспотевший лоб платком. «Надо попросить бутылку минералки», – подумал он, но тут же решил, что это будет выглядеть не очень хорошо.

На него нацелились десятки камер и фотоаппаратов. Он сначала растерялся, как растерялся и от первого прозвучавшего вопроса о том, что Марина занималась финансовыми махинациями и выкачивала деньги из бюджета города. Но потом Николай взял себя в руки и начал более-менее спокойно отвечать так, как ему вчера подсказал Грищук. Да, Марина часто пользовалась своим положением и запускала руку в городскую казну, да, она отмывала деньги через клуб, да, она для прикрытия вела благотворительную деятельность, однако все это – лишь ширма, маскировавшая ее махинации, да... да... да... И так на все вопросы, в которых уже заранее содержался ответ. И чем дальше, тем сильнее увязал в нагромождениях лжи Николай, даже не замечая, как меняется лицо сидящего в первом ряду Грищука.

Когда пресс-конференция закончилась, Грищук вышел из зала первым, чтобы даже не столкнуться с Ковалем, чтобы не пришлось подать ему руку для прощания. Чувство омерзения охватило подполковника, а в голове закрутилась мысль о том, что и он сам причастен к этому позору, что это он инициировал все происходящее. Но в последний момент Грищук нашел себе, как ему показалось, достойное оправдание: он милиционер, и его долг – борьба с преступностью. А вот племяннику можно было бы быть и порядочнее, а не таким толстым слизняком...

Николай ехал домой и мечтал только об одном – оказаться как можно скорее в душе, под водой. Дело было не только в неприятном ощущении от вспотевшего тела... Ему казалось, что от него исходит мерзкий сладковатый запах гниения, как будто внутри идет необратимое превращение. Вроде бы внешне все по– прежнему, но внутри все прогнило насквозь. «Дед будет презирать меня, когда узнает, – с тоской подумал Николай, открывая ворота коттеджа с помощью пульта. – Да и батя тоже... Но у меня выбора не было, я не мог иначе! У меня свадьба на носу, мне только судебного процесса в подарок не хватает!»

В коттедже было прохладно. Николай почувствовал даже некое облегчение, развязал галстук и уже начал подниматься по лестнице, когда услышал голос Даши, Марининой домработницы, которая после ее гибели перебралась к Николаю, а еще два раза в неделю ездила в дом Ветки и Беса:

– Ну что, Николай Дмитриевич, как прошло?

Он замер на ступеньке, чувствуя, что не может больше врать ей и говорить о совещаниях и встречах, потому что сегодня вечером во всех городских новостях будут репортажи с пресс-конференции, а завтрашние газеты выйдут с крупными заголовками на первых полосах. И Даша узнает... узнает, как он продал Марину.

Даша ждала ответа, а Николай не мог найти в себе сил повернуться и посмотреть ей в глаза. Чуткая женщина уловила его замешательство, поднялась по лестнице и неожиданно обняла и прижала к себе, совсем как мама в детстве:

– Да что случилось-то, Коленька? – И нервное напряжение прорвалось потоком бурных рыданий. Он, не стесняясь, плакал, уткнувшись лицом в пахнущую кухней и сдобой кофточку домработницы, а Даша только поглаживала его по затылку. – Ну, все? Все, мой хороший? Трудно тебе одному-то, Коля... Молодой ты еще совсем, а уже столько свалилось на тебя, как тут не растеряться.