Эдуард Тополь - У.е. Откровенный роман...

И все-таки какое-то ревниво-щемящее чувство зажимало мне дыхание, когда я вспоминал ее томные вскрики, отброшенную назад головку, острые зубки, кусающие мои пальцы, маленькую грудь с крупными темными сосками, узенькие плечики, гибкую талию, танцующие бедра и кегельные ножки, которые она забрасывала мне на плечи. А ее горячая, хищная питонша?!.

Нет, лучше не думать об Инне, лучше думать о Полине. Полина, конечно, проще, примитивнее, но – человечнее. И безусловно красивее. Как жаль, что я не смог достучаться к ней, не смог разбудить в ней чувственность. Ведь такая замечательная девочка! Интересно, что она ощущает, занимаясь этим с лесбиянкой? И вообще, как говорит Жванецкий, интересно, что они чувствуют?..

Какое-то предощущение атаки, угрозы, опасности, которое спасало меня в Афгане и Чечне, вдруг резко вспыхнуло в мозгу, я открыл глаза и сразу же понял: конец! Поезд летел к Москве, а в мой все еще пустой вагон из следующего вагона на ходу вошла ватага парней и девиц, они – человек десять – шли, клацая дверьми, через вагоны вперед по ходу поезда, но один из них вдруг остановился подле моей скамьи и тихо свистнул остальным. Этот свист меня и разбудил. Я открыл глаза и узнал его – это был тот самый молодой козел с бритой башкой, который когда-то плюнул мне в лицо.

– Братва, он мне руку сломал, – сказал он своим. И легонько, с усмешкой ткнул меня кулаком: – Эй, ты помнишь меня?

«Братва» стала с любопытством подтягиваться к нам, это были простые 17–18 летние акселераты, в майках и широких джинсах с приспущенной мошной, с пирсингом в ушах, но без наколок. То есть наша стандартная молодежь, наша смена и будущее. Но в глазах у этого будущего уже появилось веселое хищное свечение…

– Эй, отвечай! – снова пнул меня мой знакомый, веселясь от предвкушения своей мести. И повернулся к своим: – Видали? Молчит, сука…

Я скосил глаза к окну, поезд приближался к станции. Я подумал, что в этом мое спасение, рывком перебросил свое тело через спинку скамьи и ринулся к выходу.

Но они оказались проворнее меня. Трое бросились мне наперерез, еще четверо блокировали двери вагона с обеих сторон, а остальные, весело скалясь, скопом приближались к отсеку, где я оказался, как в ловушке, меж двумя скамьями. Я знал, что должен продержаться до остановки поезда, и, помню, мне удалось отбиться от первых двух или трех, но затем…

Один из них – самый маленький и коренастый – вдруг разбежался по проходу, вскочил рядом со мной на спинку сиденья, оттолкнулся и в прыжке обрушился на меня сверху, надломив меня своим весом.

Теперь, когда он сидел на мне и душил меня руками борца-каратиста, взятыми в замок, остальным было легко бить меня кулаками и ногами в лицо, в живот, в пах и вообще куда придется.

Ухватив его руки, я пытался разжать их, одновременно выставив вперед свои уже окровавленные локти и качаясь из стороны в сторону – снаружи, с платформы, возле которой остановился поезд, я был, наверное, похож на старого слона, раскачивающегося в предсмертной схватке с молодыми шакалами.

Но хотя поезд стоял и десятки пассажиров видели с платформы, как меня избивают эти мерзавцы, никто не пытался ворваться в вагон, никто даже милицию не позвал – люди просто смотрели, а потом отвернулись и ушли в другие вагоны.

Последнее, что я помню: как под весом этого коренастого и ударами остальных я упал на пол в проходе вагона и кто-то – скорее всего мой давний «знакомый», – подпрыгнув, двумя ногами обрушился всем своим весом на мою правую руку. От пронзительной боли или, как говорят медики, от болевого шока я отключился, потерял сознание…

Газета «Московский комсомолец», 26 июня 2001 г.

ИЗБИТ ВЕТЕРАН ФСБ

Вчера вечером в электричке Повольск – Москва был избит ветеран ФСБ подполковник в запасе П.А. Чернобыльский. На Павелецком вокзале пострадавшего нашли в вагоне в бессознательном состоянии и доставили в Институт скорой помощи им. Склифосовского. У Чернобыльского сломаны правая рука и два ребра. Ни документы, ни деньги, ни мобильный телефон не похищены, что говорит о политическом характере инцидента или о сведении счетов криминальных элементов с одним из последних мастодонтов КГБ – ФСБ, известным в своих кругах под кличкой Битюг.

Интересно, что эта публикация внизу первой страницы «МК» в их постоянном отделе жареных фактов тронула только моих сверстников – ветеранов ФСБ, которые стали названивать мне с предложениями найти избивших меня сволочей и тихо, без вмешательства властей расправиться с ними. Но она совершенно не впечатлила мое бывшее начальство – ни генерал Палметов, ни даже его заместитель полковник Высин не удосужились набрать мой телефон. И конечно, мне не позвонила Инна Соловьева.

Зато буквально на второй день после моего выхода из Склифа – рука еще в гипсе, бровь и скула зашиты и заклеены пластырем, а торс спеленут, оберегая ребра, – домофон загудел и на мой вопрос «Кто там?» отозвался знакомым голосом:

– Это я, откройте.

Полина!

Она вошла загорелая, просто шоколадная, в легком, на бретельках, цветном сарафанчике до причинного места и высоких, на шпильках, босоножках. При одном взгляде на это эскимо с шоколадными ногами и с зелеными глазами в обрамлении соломенно-шелковых волос сердце обмирало и дыхание останавливалось. Но Полина лишь усмехнулась на этот столбняк в моих глазах (и еще кое-где) и выложила из плетеной хозяйственной сумки сразу четыре коробки ягод – малину, клубнику, бруснику и крыжовник, которые теперь, в июне, появились у уличных торговок возле каждой станции метро. А из второй сумки – совершенно роскошной, из крокодильей кожи – фартук, резиновые перчатки и губки для мытья посуды.

– Ну, я так и знала, что здесь полный бардак, – сказала она, хозяйски оглядывая квартиру.

– Где ты так загорела? – спросил я.

– В Ницце. Клевое местечко! Яхты совершенно обалденные!

– И с кем ты там была?

– Да с одним козлом! – небрежно отозвалась она. – У него там яхта за триста тысяч баксов. Но такой мудак! На «трубе» сидит – газом торгует… Вот почему вы не миллионер?

– Это ты у меня уже спрашивала.

– И кто же вас так обработал? Я в газете прочла – даже не врубилась сначала, что это вы.

Я пожал плечами:

– Шпана какая-то…

Она надела фартук и принялась пылесосить и убирать квартиру, а я, как привязанный, ходил за ней, держа на весу свою руку в гипсе и морщась от боли в ребрах при каждом шаге. Но не ходить за ней я просто не мог – и сзади, и с боков, и спереди она была сплошное пирожное, шоколадный торт, эскимо на палочке и эклер, который хотелось немедленно съесть.

– Сядьте, успокойтесь! – со смехом сказала она, не выдержав наконец моих откровенных взглядов.