Галина Романова - Любвеобильный джек-пот

– Какую правду? Какую правду, ты что, с ума сошла? – Он опешил и, вскочив на ноги, заспешил следом. – Какую правду?

– Самую настоящую. – Лия глянула на Гольцова через плечо и принялась что есть силы колотить кулаками в запертую калитку, приговаривая: – Я скажу им, что один из их воспитанников задержан по подозрению в убийстве. Жестоком убийстве пожилого мужчины. И взят с поличным. И еще потребую, чтобы они мне охарактеризовали этого воспитанника. Что они за это время смогли рассмотреть в нем положительного, а за что его следует держать за таким вот забором под присмотром собак и кнутов! Я им так и скажу. А они пускай послушают...

Слушать особо оказалось некому.

На громкий стук отозвались сначала собаки. Потом калитка неожиданно распахнулась, и их вниманию предстал мужчина средних лет. По тому, как Гольцов с ним вежливо раскланялся, Лия поняла, что это был не тот, кто орудовал несколько минут назад кнутом.

– Здрассти, – поприветствовал их мужчина, пока еще не впуская и преграждая путь большой тележкой, нагруженной сухими желтыми листьями. – Чего хотели, господа хорошие?

– Нам нужен кто-нибудь из дирекции или воспитателей, – проговорила Лия начальствующим тоном и уставилась на мужчину тяжело и подозрительно. – Мы из милиции!

Мужчина, на вид которому было под сорок или чуть больше того, еле слышно икнул и тут же выругался одними губами. Потупил взгляд, внимательно оглядывая носы своих кирзовых сапог. Потом прислонил тележку к забору и полез в карман ватника за папиросами. Неторопливо прикурил, сдвинув на затылок вязаную шапочку. Сделал несколько затяжек, и это все молча, без единого слова. И по-прежнему, не пропуская их на территорию интерната.

Лия терпеливо ждала. Гольцов не выдержал минут через пять.

– Слушай, дядя! – прошипел он сквозь зубы. – Ты прекращай тут перед нами в позу становиться, да! А то я сейчас ОМОН вызову, они тут у вас камня на камне не оставят.

Мужик поперхнулся дымом и закашлялся. И кашлял долго и натужно, выпучив водянистые глаза в обрамлении рыжих ресниц. А Лия снова Филиппа Ивановича вспомнила.

Он, бедный, так же вот кашлял, задыхаясь от дыма. Бедный, бедный... Жил бы и жил еще. Она бы его с Димкой непременно познакомила. Привезла бы Гольцова к ним на дачу и познакомила бы. Они бы потом все вместе собрали опавшую антоновку и сотворили бы из нее что-нибудь. А хотя бы сидр, к примеру. Да и повидло можно было бы. Напекли бы потом пирогов к чаю, что из старого любимого самовара наливали бы, который растапливался еловыми шишками. А к завтраку непременные ватрушки, и сыр еще самодельный. Филипп Иванович его любил. Димка тоже полюбил бы. Она уверена...

А теперь этого ничего не будет. Будет что-то еще, но только не это.

– Так мы зайдем, – проговорила она тоном, не терпящим возражений, и шагнула вперед. – Кто есть из руководства? Зовите!

Мужик перестал кашлять и уставился на них, перепугавшись непонятно чего. То ли перспективы общения со своим руководством. То ли того, что чужаки проникнут на территорию, отданную ему в попечение. Кстати, не мешало бы выяснить, кто это такой.

– Я-то? – Мужик и вовсе стянул вязаную шапочку с макушки, чуть склонился и пробормотал: – А я завхоз, сторож, физрук, дворник... Все в одном лице, значит. А из дирекции-то нету никого. Ни из дирекции, ни из воспитателей. В город уехали. Семинар у них там сегодня. Я вот один и остался. Так что и смысла вам идти нету.

– А это мы как-нибудь без тебя разберемся, – продолжал гнуть свою линию Гольцов. – Веди по корпусам, живо. Кстати, тебя как зовут, сторож и дворник в одном лице?

– Георгий Сергеевич, – с кислой миной представился им работник, забыв про свою тачанку и семеня теперь с ними рядом; он то отставал, то забегал вперед и все норовил заглянуть Лие в лицо. – А вы кто же такая будете? Из какой такой милиции? Мне бы на документы ваши взглянуть, а!

– А мы еще твоих документов не видели, Георгий Сергеевич! – оборвал его на полуслове Гольцов, рыкая на согласных сверх всяких допустимых норм. – Кому следует, тому и покажем. Невелика ты шишка, чтобы по ксивам нашим лазить.

Лия предупредительно кашлянула.

Гольцова разбирало, и это было понятно. После того, что увидел!.. Но надо было реально оценивать ситуацию и не петушиться.

Они на чужой территории – это раз.

Территория эта вдали от населенных пунктов и огорожена высоченным забором, за который, судя по всему, не каждому удается проникнуть, – это два.

Собаки! Эти бездушные злобные стражи, заходящиеся сейчас в неистовом лае, почувствовав чужаков, – это три.

Кто может гарантировать их безопасность? Да никто!

Ничего не стоит тому же Георгию Сергеевичу спустить пару собачек с цепей и позвать на помощь того, кто так ловко орудует кнутом. Ищи потом под какой-нибудь березой их останки.

– Взгляните, пожалуйста, – вежливо проговорила она и протянула мужику свое давным-давно просроченное удостоверение.

Тот внимательно прочел. Ничего такого не заподозрил. И вернул ей с уважительным «простите». Все это делалось быстро, на ходу. А поскольку Гольцов очень спешил, то у первого спального корпуса, больше напоминающего барак каторжан декабристов, они очутились в считаные минуты.

– Мы зайдем? – спросила Лия, тогда как Гольцов уже скрылся за дверью строения.

– Да не хотелось бы... – замялся тот с заискивающей улыбкой. – Зловоние там, смрад.

– Это с чего же? – Глаза у нее полезли наверх. – Это же не хоспис, это же детское учреждение! С чего же там быть зловонию?

– Так гадят! Гадят под себя, сволочи! – пожаловался тот.

– Да?! А почему?! Больных много?! – Еще немного, и ее точно стошнит, в глазах уже потемнело настолько, что белый день вечером стал казаться.

– Есть больные, ага! – обрадовался Георгий Сергеевич внезапной подсказке. – Инвалиды же в основном. Денег государство жмет, не дает. Вот и крутимся как можем. Мне вон в день дорожки подметать приходится. Потом физкультуру вести. А вечером сторожить да за детьми еще приглядывать. Ох, дела твои тяжкие, господи!..

Он старательно кроил на лице скорбную гримасу, но выходило неубедительно. Да и не верила Лия ни одному его слову. Если и были лежачие, то не все. Несколько десятков пар детских глаз настороженно наблюдали сейчас из своих спален за их беседой. Лия за ними тоже осторожно наблюдала.

Дети были все коротко подстрижены и измождены настолько, что казались совершенно бесполыми. Все казалось серым: и лица, и одежда, и глаза. Серым, неумытым, грязным и помятым каким-то. Господи, она даже в колонии такого ужаса не видела. Да и нигде до сего времени. Бывали, конечно же, случаи и должностных преступлений, и воровства. Урезали рационы, экономили на игрушках, постельном белье, но чтобы так содержать детей в самом сердце России, так нищенски и убого...