Галина Романова - Расплата за наивность

— А чьи ребята в доме были, знаешь?

— Да. Но он слизняк против Давида. Тут другое…

— Так вот, этот слизняк, как ты говоришь, был гостем на белоснежной красавице-яхте недели четыре назад.

— Что?! — от изумления Косой, казалось, лишился дара речи. — А что он там делал?!

— Хотел бы я знать, — хмыкнул тот. — И после этого его видели там еще раза четыре.

— Дела…

— Есть дела или нет — не знаю. Но хозяин яхты что-то замышляет…

— Почему я должен тебе верить?! Почему, а?!

— Все, что я сказал, — сказал для Давида, не для тебя, — оскорбился сидящий напротив. — Ему разбираться, где правда, а где — нет.

Сдернув куртку со спинки стула, Косой отсчитал деньги и бросил их на стол:

— За выпивку…

И, не сказав больше ни слова, направился к выходу.

Подняв руку со стаканом, мужчина жестом подозвал молодого парнишку из полумрака ниши. И когда тот приблизился к нему, негромко приказал:

— Проводите его…

Вставляя ключ в замок зажигания, Косой не сразу обратил внимание на странный звук у правого уха. Лишь природное чутье просигналило, что не все ладно, и когда тихий голос приказал ему не дергаться, был уже почти готов к нападению.

Резко взметнув левую руку, он мертвой хваткой вцепился в чужое запястье, выкручивая его в противоположную сторону.

Раздался выстрел…

Человек, сидящий сзади, отчаянно сопротивлялся. Но перевес был явно на стороне Косого. Как ни старался он увернуться от его чугунных кулаков, ему это не удавалось.

— Косой, остановись, — взмолился он наконец.

Но тот был слеп и глух. Нанося удар за ударом, он не сразу сообразил, что нападавший уже не подает никаких признаков жизни. Не теряя времени, он вытащил обмякшую жертву из машины, хлопнул дверцей и резко рванул с места.

Утро нового дня выдалось пасмурным. Хмуро глядя на проносившиеся облака, Аллочка зябко куталась в плед. Мысли ее были под стать погоде…

Прошла почти неделя, как исчез Косой. С того памятного дня она упорно обходила вниманием Давида. Как ни пытался он наладить контакт, ничего не выходило.

Дошло до того, что Алка отказалась спать с ним в одном доме. Ко всем его доводам она осталась равнодушной, заявив, что будет спать на улице, если этого не сделает он.

Каждый вечер он укладывался на крыльце, соорудив из одеял некое подобие кровати. Укоризненно поглядывая в ее сторону, он тяжело вздыхал при этом. Но Аллочка упрямо дергала плечиком и позиций своих сдавать не собиралась.

— По всей видимости, погода портится, — прервал ее размышления Давид, незаметно подойдя сзади.

— Что за дурацкая привычка — незаметно подкрадываться? — вздрогнула она от неожиданности.

— Благодаря этой привычке я до сих пор жив, — незамедлительно парировал он, затем заявил: — Нравится тебе или нет, но в грозу я спать на крыльце не буду.

— Догадываюсь! — фыркнула Алка, скрываясь в доме.

Весь день она занимала себя делами, старательно избегая Давида, но каждым нервом чувствовала его присутствие.

К вечеру напряжение достигло предела. Оно незримо носилось в воздухе и по силе своей могло сравниться разве только с приближающейся грозой.

Дрожащими пальцами расправляя простыню на диване, Алка в сотый раз мысленно выругалась про себя: ей совсем не нравилось то, что творилось сейчас в ее душе.

Судорожно вздохнув, она бросила настороженный взгляд в сторону Давида. Опершись о стену, тот сидел, вытянув длинные ноги, и из-под полуопущенных ресниц внимательно наблюдал за ней. Поймав ее взгляд, он улыбнулся ей с загадочностью сфинкса. Вспыхнув, Аллочка круто развернулась и, выхватив из стопки чистого белья полотенце, с мрачной решимостью направилась к выходу.

— Ты куда? — последовал незамедлительный вопрос.

— Купаться… Жарко очень…

— Не боишься?

— Чего?! — она с вызовом посмотрела на него.

— Гроза скоро… — ответил Давид, таинственно поблескивая глазами.

Она фыркнула и, ничего не ответив, скрылась за дверью.

Легко сбежав по ступенькам, Аллочка остановилась у самой кромки воды. Ее зеркальная неподвижность отражала тяжелые свинцовые тучи, которые весь день носились по небу, а теперь, казалось, собрались все в одном месте и своей мрачной тяжестью нависли над их убежищем. Внимательно оглядевшись, она подивилась внезапной тишине, воцарившейся вокруг.

— Пусть сильнее грянет буря! — продекламировала она негромко, осторожно ступая в воду.

Вдоволь наплескавшись, Аллочка выбралась на берег. В этот момент раздался оглушительный треск над головой, заставивший ее присесть от неожиданности. Вспышка молнии буквально ослепила ее. Взвизгнув, она схватила в охапку свою одежду и кинулась бежать.

Дождь хлынул стеной. Крупные капли заскользили по телу, смывая соль морской воды. К тому времени, когда Аллочка добралась до своего пристанища, стихия разбушевалась не на шутку. Раскаты грома, чередуясь с неоновыми сполохами молнии, грохотали безостановочно.

Закрыв уши руками, она слету ворвалась в домик и буквально упала на грудь Давиду.

— Я же предупреждал тебя… — поглаживая ее дрожащие плечи, мягко упрекнул он.

Подняв голову, Алка уставилась на него и неожиданно для самой себя попросила:

— Не отпускай меня!.. Пожалуйста!.. Мне страшно!..

Очередная вспышка за окном заставила ее задрожать и еще сильнее прижаться к Давиду.

Со стоном погрузив свои пальцы в ее волосы, он хрипло прошептал:

— Скажи мне это!..

Пристально вглядываясь в его лицо, Алла поразилась глубине чувств, отразившихся в одно мгновение и судорогой пробежавших по крепко сжатым губам. Страсть расплавленной лавой плескалась в его черных глазах, тонкие крылья носа трепетали от сдерживаемого дыхания.

— О боже мой! Давид! — выдохнула Алка и, чувствуя, что не может больше противиться натиску желания, волной нахлынувшего на нее, выдохнула: — Я хочу тебя! Я прошу — люби меня!..

Долго сдерживаемые чувства хлынули наружу, сметая все на своем пути. Желание вибрировало в каждом из них, выплескиваясь неистовыми ласками. Два наэлектризованных страстью тела соединились в яростной схватке, даря и поглощая наслаждение.

Гроза — их шумный свидетель за окном — стыдливо затихла и скрылась за горами, уступая место Мужчине и Женщине…

Аллочка крепко спала, разметавшись на смятых простынях. Волосы ее, в беспорядке рассыпанные по подушке, оттеняли бледное лицо.

Усевшись на стул рядом с диваном, Давид разглядывал ее в неверном свете луны, льющемся из окна.

Разглядывал и тосковал…

Это чувство, так угнетавшее его, появилось из глубин сознания и, разрастаясь все сильнее и сильнее, затопило его разум диким страхом за эту хрупкую женщину.

Давид прекрасно осознавал, что долго отсиживаться здесь он не может. Пришла пора напомнить о себе… страхом, кровью и оружием. А это значило, что будет война. Война — где нет места женщине!