Галина Романова - В любви брода нет

Назаров фыркнул. Опером он не был, и Севастьяновой об этом известно. Но могла она знать также и о той давней истории, которая низвергла его с того пьедестала. Подумав так, он сразу посуровел и совсем нелюбезно возразил:

— Я не опер, Зоя Ивановна. И вам об этом известно. Так что в помощь вашей интуиции совсем не гожусь. — И он многозначительно посмотрел на часы на запястье, а затем на дверь.

Севастьянова догадливо поднялась со стула для посетителей и сердито засопела. Она двинулась к выходу, но у самой двери притормозила и проговорила обиженно:

— Я их подозреваю в нечистоплотности по отношению к пожилым людям. И я вам докажу, Сашенька, что права!

Севастьянова скрылась тогда за дверью, весьма рассерженная, и очень долго не давала о себе знать. И вот сегодня снова…

Он подошел к двери своего кабинета и огляделся.

Зоя Ивановна сидела в дальнем углу коридора на мягких стульях у самого окна. Она, по всей видимости, задумалась, раз пропустила его. Крохотные ножки, обутые в резиновые старомодные боты с кнопками, она скрестила, подобрав их под стул. Кримпленовое пальто, кокетливый платочек вокруг морщинистой шеи. Она сидела, выпрямив спину, и что-то с напряженным вниманием рассматривала за окном.

— Зоя Ивановна, — позвал Назаров, сжалившись над старой женщиной: ждет-то уже давно. — Вы не ко мне?

Севастьянова встрепенулась и почти бегом припустила к нему. Подойдя поближе, она вцепилась в его рукав и жарко зашептала:

— Я оказалась права, Сашенька! Я оказалась во всем права!

— Проходите, — пригласил ее Сан Саныч, подавив горестный вздох.

День начинался многообещающе…

Он снял куртку, повесил ее на гвоздь за дверью и, пододвинув посетительский стул поближе к своему столу, указал на него Севастьяновой.

Зоя Ивановна села, снова по-птичьи подобрав ножки под стул. Прокашлялась и начала говорить, не дождавшись, пока Назаров усядется.

— Она пропала, Сашенька!

— Кто?

— Аннушка, кто же еще! — возмутилась Зоя Ивановна и негодующе подергала тонкими ниточками бровей. — Анна Степановна! Я же вам про нее рассказывала!

— Как пропала? — Назаров с трудом подавил невольную зевоту.

Начинается! Сейчас ему надлежит выслушать очередную порцию ее интуитивных выкладок, а затем придется подвергнуть всю ее ахинею анализу. Но Севастьянова на этот раз его удивила. Она вдруг щелкнула замком сумочки, называемой в прошлом столетии ридикюлем. Порылась в ней и извлекла на свет божий плотный конверт.

— Вот. — Она положила конверт на стол.

— Что это?! — Сан Саныч похолодел: неужели бедная старушка решилась на взятку, отчаявшись быть услышанной.

— Фотографии, не пугайтесь. Мне совсем нечем дать вам взятку, Сашенька, — фыркнула догадливая Зоя Ивановна. — Это фотографии той конторы и той преступной группировки, что там трудится.

Лихо! Назарову сделалось смешно. Он взял в руки конверт и вытащил фотографии.

На первом снимке красовалась вывеска конторы с замысловатым названием «Тагриус». Потом следовало фото высокой, худощавой женщины, которую смело можно было бы назвать красавицей и за правильные черты лица, и за шикарные длинные волосы, если бы не ее взгляд… Назарова даже передернуло от мрачной холодности ее темно-серых глаз. Вот другая девушка была просто милашкой. Высокая, стройная, с пушистой густой челкой и голубыми смешливыми глазами. Был еще один сотрудник, взглянув на чей портрет Назаров тут же покрылся липким потом.

— Что, их только трое? — мгновенно севшим голосом спросил он у посетительницы.

— Мое наблюдение доложило, что остальные — просто ширма. Эти трое всегда держатся вместе. Одна в приемной, второй водителем, ну и длинная — начальница. Остальные даже располагаются в другом крыле здания и занимаются вполне законной деятельностью. Оформляют акты и договора купли-продажи. Мое наблюдение говорит…

— Ваше наблюдение??? Какое еще наблюдение, Зоя Ивановна??? Что вы себе позволяете, черт возьми?! — Он непонятно с чего взвился и, вскочив с места, заметался по тесному кабинету. — Работают уважаемые люди, а вы устраиваете за ними слежку! Это же… Это же незаконно!

— Аннушка пропала, Сашенька. — Старушка всхлипнула и приложила к морщинистым векам кружевной батистовый платочек. — Она через их контору продавала свою квартиру. Все тайно делала, никому не доверилась. Лишь однажды, когда я обмолвилась о том, что хочу обменять свою квартиру на другой район, она как бы вскользь рассказала мне о них. И все! Молчок…

— И что с того? — Назаров хмуро взирал на ее посеребренную годами макушку, а из головы не шел тот хмурый малый, чей портрет ему принесла Зоя Ивановна.

— Потом я перестала ее видеть. То встречались с ней каждый день в булочной, на почте пенсию в один день получали. Мы там, собственно, и познакомились. У нас, у стариков, свои ведь разговоры в очередях, все о болячках да о детях.

— Не увлекайтесь, Зоя Ивановна, — в раздражении прервал ее монолог Назаров. — Вы перестали с ней встречаться. Что дальше?

— А ничего! Она перестала ходить за хлебом, это нормально? На почте тоже не встретились, это как?

— Она могла прийти в булочную за час до вас. И за пенсией так же. Может быть, она за что-то на вас рассердилась и не хочет больше встречаться с вами…

— Анна?! На меня?! Да вы что, Сашенька?! Она же ангел! Она и сердиться-то не умела, — перебила его Зоя Ивановна. — Нет, она пропала, совершенно точно!

— Откуда такая уверенность? — Назаров вернулся за свой стол. — Ну вот откуда?!

— Оттуда! — огрызнулась Севастьянова и забарабанила сухонькими пальчиками по столу. — Я узнала на почте три дня спустя, что она так и не пришла за деньгами. Узнала там же ее точный адрес, потому что в гостях мы друг у друга никогда не бывали, и пошла к ней домой. А там!..

— Что там? Обезглавленный труп вашей приятельницы? — не совсем удачно пошутил Назаров.

— Не смешно!.. Нет там никакого трупа. Там уже живут другие люди! — Зоя Ивановна вдруг подняла на него несчастные стариковские глаза и отчетливо всхлипнула. — Я подняла шум, а они мне в нос документы сунули.

— На квартиру?

— Да!

— Ну вот, чего же вы тогда бурю в стакане воды поднимаете? Ваша приятельница продала квартиру и уехала. Вы же сами говорили, что у нее родня где-то на Украине, кажется.

— Продала! Уехала! — Зоя Ивановна недовольно поджала губы. — Никому ничего не сказала. Кошку свою во двор выбросила. Пенсию не перевела по новому месту жительства. Кто так делает?!

В словах Севастьяновой была логика. Пускай от рассказов Анна Степановна могла и воздержаться, да и кошку могла запросто отпустить на улицу. Маловероятно, конечно, но возможен такой вариант. Но вот чтобы пенсию оставить…

— Гм-мм, а если она решила, что денег, вырученных за квартиру, ей вполне хватит, а с переводом денег за рубеж могли возникнуть проблемы, то… — проговорил он, слабо в это веря.