Галина Романова - Длинная тень греха

Они гуськом обогнули угол девятиэтажки, прошли метров двадцать по узкой вытоптанной в высоком сугробе тропинке и остановились возле подъезда с солидной металлической дверью и домофоном.

— Здесь я живу. — горделиво похвасталась она. — Во-он мои окна на шестом этаже.

Он для приличия проследил за ее пальчиком, указывающим куда-то вверх. И кивнул, будто и в самом деле понял, которые, из доброго десятка пластиковых оконных проемов, ее. Потом вошел следом за ней в подъезд и хмуро огляделся.

Ничего себе подъезд, приличный вполне. Чистенько, светло. Жильцы, следуя веяниям моды, даже сделали попытку развести на широких подоконниках какую-то растительность. Та, бедная, льнула к промерзшим насквозь стеклам, обжигалась холодами и скручивала листья в тугие хрустящие трубочки.

— Холодно им, — коротко пояснила Олеся, проследив за его взглядом. — Не учли, что подъезд плохо отапливается.

Хабаров промолчал в ответ, шагнул за ней следом в подошедший лифт и тут же задрал голову к потолку. Смотреть на девушку у него сейчас просто сил не было.

Зря он все же затеял эту канитель со знакомством. Нужно было ехать домой, раз уж собрался и с работы отпросился. Дома собрать свои вещи, оставить этой гадине записку и уехать. Куда? Есть куда, бездомным не будет!

Для начала пожил бы у Андрюхи на даче. Дача, правда, не Андрюхина. Солидный двухэтажный домик с газом, отоплением и светом принадлежал его второй супруге Софье. Та сейчас моталась с очередным бойфрендом по заграницам, а ключи от дачи оставила Анохину.

— Пользуйся, любимый, тебе же нужно, я знаю!

Было ли это актом возмездия третьей Андрюхиной супруге, что увела его от Софьи, или частью нерастраченных надежд на то, что бывший супруг к ней когда-нибудь да вернется, разбираться тот не стал. С благодарностью принял ключи, и с не меньшей благодарностью пользовался приличной хатой для своих многочисленных свиданий.

Сегодня, выслушав утром Хабарова про то, что невмоготу стало и все такое, что, может, пора попробовать или не стоит, поздно, может, уже, Анохин лишь молча пожал ему руку. И ни слова не говоря, вложил ему в ладонь связку ключей.

— Пробовать никогда не поздно, — коротко обронил в ответ на Хабаровский вопросительный взгляд. — Пробуй! Живи!

— И сколько я там буду жить?

— Сколько нужно, столько и будешь. Сонька еще не скоро вернется. А коли и вернется, ты ей никак не помешаешь. Она же всегда к тебе теплые чувства питала.

Что правда, то правда. Софья души не чаяла в Хабарове. Обожала его спокойный, уравновешенный взгляд на жизнь. Восторгалась его супружеской верностью и частенько и в глаза и за глаза ругала Маринку за предвзятость.

— Упустишь когда-нибудь мужика, Марьяша, поверь мне, упустишь! — вещала вторая супруга Андрюхи. — Жалеть будешь, потому что пропадешь ты без него на второй же день!..

Металлический короб лифта дернулся и замер. Двери тут же расползлись в разные стороны, открывая Хабарову вид на просторную лестничную площадку с тремя совершенно одинаковыми дверями.

— Моя дверь та, что в центре, — молвила Олеся, протиснулась бочком мимо него из лифта и заспешила, роняя то и дело ключи, отпереть свою квартиру. — Входи, Влад. Будь, как дома.

Как дома! Как дома он точно уж не хотел. У него теперь и дома-то нет. Он же решил уйти, а если он что-то решил, то…

Черт его знает, как он поступит в этом случае, в этот злополучный день! Он неправильно начался, и неправильно, судя по всему, завершится.

— Проходи, проходи, ботинки можешь не снимать, на улице же снег.

Ботинки он все же снял. Не привык ходить по дому в обуви. Стащил следом с себя дубленку, шапку. Пристроил все на вычурную рогатую вешалку, торчащую в углу уродливым скелетом. Пригладил волосы перед зеркалом и только тогда обернулся на нее.

Олеся, пока Хабаров неспешно раздевался, заученным движением швырнула на крюк вешалки свою куртку, шапку на полку перед зеркалом, быстро расчесалась и теперь стояла, сцепив ладошки замком, и ждала, когда он на нее посмотрит.

Она знала, что производит впечатление на мужчин. Знала, и иногда бесилась, а чаще уставала от этого. Поймать взгляд собеседника ей удавалось не часто, тот обычно елозил на уровне ее груди, иногда ниже бедер. Олеся забыла о декольте, никогда не позволяла себе коротких юбок, но толку от этого было мало.

— Данил, — хмыкал обычно прозорливый Дэн; он почти всегда звал ее именно так, сокращенно от ее фамилии — Данилец, редко Леськой, никогда полным именем. — Зря ты с этой одежной епитимьей всю эту хрень затеяла. Толку мало, поверь! Мужик, он все равно то, что надо разглядит, а вот ты можешь индивидуальность растратить…

Кажется, она и впрямь что-то утратила, поскольку взгляд Хабарова ниже ее подбородка не опустился. Стоял, осматривал ее лицо и волосы и даже не собирался спустить глаза чуть ниже.

— Чаю хочешь? — спросила Олеся, поскольку молчать дальше показалось ей неприличным.

— Наверное.

Он и сам не знал, чего сейчас хотел. Смыться, наверное, поскорее и из дома ее богатого, и от девчонки этой, по-современному складной и длинноногой.

Разве мог он себе представить на остановке, что под ее мешковатой курткой и широкими штанами скрывается такое добро?! Если бы мог, сбежал бы еще тогда.

Олеся повернулась к нему спиной и побрела на кухню. А Хабаров, пользуясь случаем, тут же впился в нее глазами.

Она была не просто красивой и складной. Она была шикарной женщиной! От крохотных пяток, спрятанных сейчас под ажурными пуховыми носочками, до кудрявой макушки. И какое бы барахло она на себя ни цепляла, все без толку. Девочка была — шик, что надо! Так, кажется, Анохин характеризовал подобный типаж. И Хабаров впервые с ним не мог не согласиться. А раньше ведь спорил до хрипоты…

Кухня была огромной и неухоженной. Горы кастрюль, тарелок, которые помыли, да так и не удосужились убрать по шкафам. Засохшие корки черного хлеба на батарее.

— Это я для птичек сушу, — смущенно пояснила Олеся и тут же принялась, просыпая крошки на пол, сгребать сухари в матерчатый мешочек. — Ты присаживайся, Влад, сейчас будем чай пить, если хочешь. А может, чего покрепче?

— Можно и покрепче. — впервые согласился с ней Хабаров. Присел к столу, отыскав незахламленный какими-то бумагами краешек, и вдруг попросил. — Олесь, а у тебя водка есть?

— Водка? Есть, конечно. Я сейчас…

Осторожно поглядывая в его сторону, она быстро убрала бумаги со стола. Водрузила в центр бутылку «Парламентской» и начала заполнять поверхность тарелками. Крохотные огурчики из заграничной банки. Колбаса, рыба, какие-то немыслимые консервы, отливающие оливковыми боками невиданных Хабаровым морепродуктов, хлеб тоненькими треугольничками. Потом достала из навесного шкафа невысокую рюмку, поставила ее перед ним и, проговорив коротко «вот», тоже присела.