Павел Астахов - Мини-модель [litres]

Я возмущенно взглянула на Гамлета, но он только поднял повыше свой смартфон.

Под красивую и необычную этническую музыку из дальнего угла плавно выдвинулась таившаяся там восточная красавица.

Юная Карина Карапетян – поняла я. Кто бы еще явился в суд в ошеломительном наряде из виноградных лоз, листьев и ягод?

Журналистов снова снесло, они бросились снимать новую красавицу.

Я покосилась на Кобылкиных.

Юная Изабель закусила губу и скрестила руки на расшитом лифе шикарного платья, Роман Петрович играл желваками на скулах, Вероника Павловна, вскочив, потрясала в воздухе кулаками и шевелила губами – что-то говорила, но рокот струн и задушевный голос армянского певца ее полностью заглушали.

Недовольство Кобылкиных можно было понять: внезапное явление народу Карины заинтересовало публику куда больше, чем выход Изабель.

Отчасти сработал эффект неожиданности – удачно хоронясь за раскидистой монстерой в деревянной кадке, Карина в своем растительном наряде до последнего момента оставалась невидимой. Однако надо было признать и тот факт, что в высшей степени оригинальное одеяние мисс Карапетян смотрелось куда эффектнее, чем красивое, но банальное платье принцессы Кобылкиной.

Лозы каркаса поскрипывали, листья широкой юбки шуршали, виноградные грозди покачивались, влажно поблескивая, – Карина плыла. На сей раз, для разнообразия, не ко мне, а к своему краснодеревянному стульчику, выставленному в проход заботливой мамой Арминэ.

Кобылкина-старшая при виде этой необычной мебели совсем разволновалась и стала размахивать руками. Должно быть, требовала прекратить балаган.

Тут я с ней была абсолютно согласна, поэтому энергично застучала молотком.

Могла и не стараться – только усилила барабанную дробь в финале звучной армянской песни.

На последнем аккорде плодово-ягодная Карина аккуратно взгромоздилась на свой спецстульчик, одарила зал сияющей улыбкой и чинно сложила руки на коленях.

В наступившей тишине стало слышно, как Вероника Петровна Кобылкина громко кричит:

– Несправедливо! Неравные условия! Карапетян опять на особом положении!

– Она, значит, будет на видном месте сидеть, а наша Изочка, как все, на стуле?! – присоединился к супруге папа Кобылкин.

– Девочкам вообще нет необходимости присутствовать в зале суда! – сказала я, но меня никто не слушал.

– У нашей Карочки платье, она не может сидеть как все! – охотно включилась в перепалку мама Карапетян.

– У нашей Изочки тоже платье!

– Вай, это разве платье? Ширпотреб из свадебного салона!

– Где ширпотреб? У нас ширпотреб?! Да это платье Изочке известный модельер шил, оно стоит больше, чем весь ваш виноградник!

– Э, что ты знаешь о виноградниках, женщина? В Армении шесть тысяч лет «дитя солнца» растят, вино делают, ты нас учить будешь?

– Вот и езжайте в свою Армению, в тамошних конкурсах участвуйте!

– Ти-ши-на в за-ле су-да! – Я яростно застучала молоточком.

Юрист Кобылкиных подскочил к Веронике Петровне, сунул ей в руки бумаги и стал то ли объяснять что-то, то ли увещевать. Кобылкина от его слов отмахнулась, но папку взяла и кинулась с ней ко мне:

– Прошу приобщить к делу! Это справка из Московского музея моды, она подтверждает, что экоплатье Изабель Кобылкиной является уникальным произведением искусства и экспонируется на временной выставке «Кутюр-натур», только поэтому наша Изочка не могла прийти в нем! А платье-то какое, только взгляните, вот фотографии, это же шедевр, а не ходячий виноградный куст! – Она щедро рассыпала передо мной снимки, уронив часть из них на пол.

– Подождите, гражданка Кобылкина, не спешите. Я ничего не могу приобщить, потому что еще даже судебное заседание не открыла! – напомнила я.

– Как – не открыли?

Вероника Павловна замолчала, стрельнула взглядом в своего юриста и вдруг пугающе шумно задышала, схватилась за сердце и медленно осела на пол, прямо на рассыпавшиеся по нему фотографии.

– Довели! – с места закричал Роман Петрович, почему-то не спеша на помощь супруге. – У Верочки сердце! Она умирает!

К умирающей Верочке подбежали мужчина и женщина в голубых медицинских костюмах с вышитым на нагрудных кармашках логотипом частной клиники – медики предусмотрительно вызванной «Скорой».

– Перенесите… заседание… – неожиданно сильным для умирающей голосом выдохнула сердечница Кобылкина.

Я посмотрела на медиков.

– Мы ее забираем, – сказал мужчина и скомандовал в свой мобильный: – Петя, давай сюда носилки.

Я поглядела на секретаря суда. Он беспомощно развел руками.

Мы поняли друг друга без слов.

Как говорят следователи, исправно загружающие нас, судейских, работой, «нет тела – нет дела». В нашем случае: нет истца – нет заседания.

Я сверилась со своим расписанием и, не мелочась, перенесла заседание суда.

Авось за это время Кобылкина оклемается, а растительный наряд Карины Карапетян увянет, засохнет, облетит и впредь не будет яблоком раздора в зале суда.

– Что-о? Ты предлагаешь мне идти на съемку в этом?!

Сенька с ужасом и отвращением взглянул на приготовленную Наткой одежду – темные школьные брюки и простую белую рубашку.

– Или в этом – или как есть, в одних трусах! – рассвирепела Натка. – Мы уже опаздываем!

– Но ведь нас подождут?

– Нас подождут, когда ты станешь заслуженным артистом Российской Федерации, а пока пошевеливайся и не выпендривайся!

– А ведь я приготовил костюм Бэтмена. – Незаслуженный артист со вздохом влез в простую белую рубашку. – Он такой красивый, с плащом и маской!

– Маску я тебе и так дам, – пообещала Натка. – Медицинскую.

Фотостудия помещалась в Центре детского развития. Родителей юных артистов заранее предупредили, что войти в здание можно только в средствах индивидуальной защиты.

– Может, я лучше противогаз надену?

Будущей звезде очень хотелось выделиться из толпы.

– Лучше надень штаны.

Одетый, как было велено, неброско и удобно, ребенок сделался грустен. Натка вспомнила, что ей еще сказали: залог успешной съемки – хорошее настроение модели, и подбодрила сына:

– А после, если все пройдет хорошо, поужинаем в пиццерии.

– «Если все пройдет хорошо» – какое-то нечеткое условие, – заспорил Сенька, но дуться и хмуриться перестал, засобирался живее. – Точнее?

– Если деньги останутся, – вздохнула Натка.

Предварительно стоимость фото- и видеоработ была оценена в пятнадцать тысяч, но что-то подсказывало матери юного гения, что эта сумма может измениться, причем не в меньшую сторону.

Они действительно задержались. Не намного – всего на пять минут, но под дверью студии уже маячил, высматривая опаздывающих, приятный молодой человек, лет двадцати, с модной стрижкой и графически четкой бородкой, как будто нарисованной на румяном лице. Натка даже присмотрелась – не татуировка ли это? От деятелей искусства можно было многого ожидать.