Павел Астахов - Мини-модель [litres]

Скрипнула дверь, но не входная: Натка в пижаме с розовым пони выглянула из нашего номера и молча поманила меня рукой.

Я с трудом вылезла из креслица, в котором почти пустила корни, и подошла к сестре.

– Иди сюда, – шепотом позвала меня Натка. – Только послушай!

В номере было темно, но в щель между неплотно задернутыми занавесками проникал свет фонарей с улицы.

На кровати лежала узкая, осязаемо плотная золотая полоса. Спящему Сеньке она пришлась аккурат через плечо, как орденская лента или автомобильный ремень безопасности. Пристегнуть ребенка к постели не помешало бы – он беспокойно ворочался и что-то бормотал.

Я прислушалась.

– Люблю грозу в начале мая, – пролепетал Сенька, – когда весенний первый гном, как бы резвясь или играя, в тумане моря голубом…

Я вопросительно посмотрела на Натку:

– Это Тютчев и Лермонтов, два в одном?

– Три в одном, – нашептала в ответ сестра. – От кого-то же еще гном приплелся.

– Под ним струя темней лазури… – продолжил Сенька и перевернулся на другой бок.

– Под гномом струя? – уточнила я у Натки.

– Причем лазурная, – мрачно подтвердила она. – Не знаю, что этот гном пил. Раствор медного купороса?

Мы посмотрели на ребенка. Тот опять заворочался, забормотал:

– Дай лапу, Джим, на счастье мне. Ты чувствуешь – моя в огне…

– Жара нет, я проверяла, – зашептала Натка. – Из него просто лезут стихи. Вот это что сейчас было?

– Тоже микс, есенинское «Собаке Качалова» в склейке с «Мцыри» Лермонтова. А парень ведь и вечером стихами разговаривал, – припомнила я.

За ужином в столовой, щедро поливая спагетти томатным соусом «Барилла», Сенька бормотал себе под нос: «Приходила к ним Барилла, им Барилла говорила, говорила им Барилла, приговаривала», а перед сном, принимая так называемое пятое питание – стакан кефира с печеньем, – провозгласил вдруг: «Февраль. Глотать кефир – и плакать!» Тогда я не придала этому значения, а вот теперь встревожилась. Сонный детский голос, бормочущий в ночной тиши искаженные стихи, звучал пугающе.

Я подкралась поближе, потрогала Сенькин лоб – действительно, температура нормальная, – поправила на спящем племяннике одеяло и потянула за руку Натку, выводя ее в прихожую.

– Вы опять готовитесь к конкурсу чтецов? – спросила я, снова устраиваясь на своем наблюдательном посту в кресле у окошка.

– Бери выше! Мы готовим чтецкую программу. – Натка заняла второе креслице.

– А это что такое?

– О! Это, мать, очень важная вещь. – Сестра беспокойно завозилась. – Без правильно составленной и хорошо подготовленной чтецкой программы невозможно поступить в театральный вуз.

– Да когда вам еще в вуз-то! Сенька всего лишь второклассник!

– Время пролетит – не заметишь. – Розовый пони на груди Натки подпрыгнул – сестрица вздохнула. – И потом, на кастингах тоже, бывает, спрашивают чтецкую программу. А это стихотворение, басня и проза плюс попутно еще проверка речевых особенностей, а у нас же имеется легкая шепелявость…

– Шепелявость у вас из-за дырки от выпавшего молочного зуба. Скоро вырастет новый зуб – и не будет у вас никакой шепелявости, – успокоила я сестру.

– Ты предлагаешь ждать, пока у нас все зубы сменятся, а до тех пор не заниматься?!

– Я предлагаю не набивать ребенка рифмованными текстами под завязку, чтобы он не лопнул!

Мы посверлили друг друга сердитыми взглядами. Натка сдалась первой – она выдохнула:

– Это не я его набиваю, а в школе звезд… Нас, родителей, на занятия не пускают, так что повлиять на учебный процесс не получается. Я ведь даже не вижу, как их там учат!

– Зато слышишь, чему их там учат, – кивнула я. – Вообще-то хорошему: Тютчев, Есенин, Лермонтов, Пастернак… Барилла откуда была, я не узнала?

– Из «Бармалея» Чуковского, только там она была гориллой.

– Итак, она звалась гориллой! – с чувством продекламировала я, и Натка посмотрела на меня с укором:

– И ты, Брут!

Таинственно скрипнула дверь и приоткрылась, пропуская ловкую гибкую фигурку.

– Ой, а что это вы сидите тут, не спите? – удивилась Сашка.

– Уж полночь близится, а дочери все нет! – ответила я с претензией.

Натка нервно заржала, прикрывая рот ладонью, чтобы не разбудить своего собственного сына.

– Странные вы какие-то, – сказала Сашка и прошла в ванную. – Шли бы спать, у нас подъем в шесть утра.

– Шесть утра, шесть утра – это много или мало? – пробормотала я.

Натка, придушенно хохоча, загибалась в тесном креслице крутым кренделем. Наконец она распрямилась, утерла слезы:

– Ну, хотя бы от классической поэзии мы ушли, песенные тексты – они как-то полегче.

– Кризис миновал, – согласилась я и встала. – В самом деле, пойдем-ка уже спать, раз у нас теперь все дома.

Толком выспаться мне, конечно, не удалось, так что я лишний раз порадовалась, что демонстрация нарядов будет происходить в пассивном режиме – без энергичного дефиле и утомительного специального позирования. В зимнем саду было множество удобных сидячих и лежачих мест, и я твердо рассчитывала подремать в процессе съемки.

Люся и Муся, командующие парадом, ничего не имели против сонных моделей, клюющих носами, просили только не зевать и не потягиваться перед объективом.

Гримировать и причесывать нас не стали – только прошлись по лицам пуховками и по волосам щетками, облачили в коллекционные наряды и рассадили-разложили по креслам и диванам.

Мне досталось вполне симпатичное одеяние вроде серо-голубой шелковой рясы с капюшоном, Натке – что-то палево-розовое, многослойное, похожее на длинное платье с пелериной. Машку нарядили в подобие белоснежного кимоно, а Тимару Тимофеевну – в шаровары и тунику цвета чайной розы. На Сашке было тонкое хлопковое пончо, под ним – асимметричная юбка, все бежевое, на маленькой Даше – светло-желтое платье-конус, на мальчиках – укороченные просторные штаны и разлетайки из отбеленного холста.

В буйной зелени зимнего сада мы смотрелись весьма пасторально – не хватало только тонкорунных овечек и белых кроликов. За последних единолично выступил толстый полосатый кот, который пришел к нам сам и принял участие в съемке по собственной инициативе.

Я наконец поняла, ради чего съемку назначили на столь ранний час: Люся и Муся хотели поймать волшебный розово-золотой утренний свет, который пронизывал стеклянный куб зимнего сада, превращая всю сцену в нечто совершенно чудесное. Думаю, даже если бы нас одели в пресловутые мешки с прорезями, это картинку не испортило бы.

Сашка оказалась права: тяжко трудиться никому не пришлось – разве что фотографу.

Маруся, наш режиссер, сразу сказала:

– Отдыхайте, общайтесь, разговаривайте или молчите – как хотите, ведите себя естественно, – и все расслабились, даже не успев напрячься.