Наталья Никольская - Гузи-гузи

Вскоре в дверях появился Антонов-старший. Он выглядел усталым и озабоченным.

– Что-то вид у тебя не свежий какой-то? – Вершинина пристально посмотрела на Шурика.

– Да просто я всю ночь сегодня роды принимал.

– ???

– Кошка у нас котилась, черт бы ее побрал, устроила нам Варфоломеевскую ночь. И всего-то пара котят, а возни и шума было… – он глубоко вздохнул.

Валандра с любопытством посмотрела на его широкое курносое лицо.

– Значит, в вашем семействе прибыло? – улыбнулась она, – А я уж думала, ты от работы загибаешься.

– Нет, с работой все в порядке.

– Тогда, акушер-гинеколог, выкладывай все по порядку.

– Я домой вернулся, а Катька не спит, Муську караулит…

– Стоп, стоп, – Вершинина покатилась со смеху, – про Муську ты мне после расскажешь, давай сначала о деле.

Антонов заморгал своими большими синими плошками и тоже рассмеялся.

– Ага, значит, дождался я, пока Анна с Темой вышли после репетиции, она отвезла своего любовника домой, это было около двадцати двух часов, и поехала к себе. По дороге никуда не заезжала, ни с кем не встречалась. Вот и все. Я посидел еще в машине минут пятнадцать и тоже отправился спать. Только вот с этим у меня получился напряг.

– Хорошо, Шурик, – Валандра откинулась на спинку кресла, – иди, инструкции получишь у Мамедова.

«Я частенько спрашиваю себя: правильно ли веду себя с моими подчиненными, не слишком ли я с ними демократична, а иногда даже фамильярна? Как в делах людских определить ту самую золотую середину, усердно отыскивать которую призывали древние греки?

Где кончается, например, храбрость, и начинается безрассудство, где та тонкая грань, которая отделяет элементарную осторожность от трусливой дрожи за свою шкуру? Для того, чтобы быть моралистом, нужна изрядная доля смелости, я бы даже сказала, авантюризма, а может даже и… аморализма…

Ну вот, договорилась! И все-таки, брать на себя обязанность критиковать безнравственные поступки людей – дело весьма рискованное. Оно требует от моралиста мужества следовать тем нравственным нормам, поборником которых он выступает.

Ну-ка, вспомним Лабрюйера: «Чтобы управлять людьми, нужна голова: для игры в шахматы мало одного добросердечия». Я лишена ложной скромности и считаю, что обладаю незаурядным умом, но как же быть с этой проклятой разделительной гранью?

Мои моральные коллизии были прерваны появлением на пороге Толкушкина».

– Валентина Андреевна, мы зафиксировали кое-что интересное…

– Иду, Валера.

Валандра поднялась с кресла и покинула кабинет. В дежурке по-прежнему стояла «болдыревская осень». Толкушкин пододвинул Вершининой стул, и она, поблагодарив его, опустилась на жесткое сиденье.

– Включай, Сергей, – обратилась она к Болдыреву, вся превратившись в слух.

Качество звука было отличное. Анненков-младший звонил Буторину-младшему на работу.

– Я тебя нисколько не напрягаю, – довольно развязно произнес Тема. Скорее всего, он был «под градусом».

– Напрягаешь тем, что пытаешься диктовать условия, – недружелюбно ответил ему Вячеслав Буторин.

– Это, Бутор, не телефонный разговор, сам понимаешь, не мешало бы встретиться.

– Мне нужно знать наверняка, кассета у тебя?

– Этого я тебе сказать не могу, не в моих интересах, – как-то злобно хихикнул Тема.

– Меня на мякине не проведешь. Если у тебя пленки нет, я с тобой встречаться не намерен, – с оттенком высокомерия произнес Буторин-младший.

– Что-то я не пойму, у кого нужда в кассете?

– Я привык делом заниматься, а не в бирюльки играть. А вот ты с огнем играешь!

– Не пугай, Бутор. Я все тихо и мирно разрешить хочу, а ты на рожон лезешь… – недовольно пробубнил Тема.

Вершинина при этих словах усмехнулась и притормозила запись.

– Видно, наш Темыч себя королем почувствовал.

– Что же это означает? – спросил Толкушкин.

– То, что кассета либо у него, либо у Анны.

Валентина Андреевна снова включила запись.

– Знаю я тебя, ментовская рожа. Богемного мальчика из себя строишь, актерствуешь, а сам в грязном белье копаться любишь, – со злобным раздражением прорычал Вячеслав.

– Да ты ведь сам хочешь на кассетке этой руки погреть, так что нос не задирай, давай лучше договоримся: где и во сколько нам встретиться.

– Кассета у тебя? – настаивал Буторин-младший.

– Предположим. Какого черта я бы затеял этот разговор, если бы у меня ее не было? Ну так что, порадуешь папочку? – по-иезуитски вкрадчиво спросил Тема.

– Мне нужно подумать, перезвони мне после обеда.

Вячеслав, не дожидаясь ответа, положил трубку.

– Это все? – Валандра подняла глаза на Толкушкина.

– Пока да, – склонил он голову набок и пожал плечами.

– Отношения у них, – сказала Вершинина, имея в виду Тему и Славу, – как видно, не из лучших.

– Теперь у них общий интерес, – Толкушкин усмехнулся.

– Не знаю, откликнется ли Буторин на Темино предложение? – Валандра задумчиво посмотрела в окно. – Для нас было бы лучше…

В этот момент запиликал сотовый.

– Слушаю, – Валандра приникла ухом к трубке.

– Веду наблюдение за Буториным-младшим, он куда-то собрался, садится в машину, причем, не один.

– Кто его спутник?

– Спутница, – поправил Валандру Алискер. – Она приехала на частнике. Прошла в «Турбину». Я машинально обратил на нее внимание, яркая такая брюнетка, прямо вылитая Лиз Тейлор.

– Лиз Тейлор в молодости, полагаю. Ну, конечно, я понимаю, почему ты обратил на нее внимание… – усмехнулась Валандра.

– Валентина Андреевна, – с укоризной в голосе отозвался Мамедов, – вы опять об этом…

– Ну, ладно, продолжай.

– Я, между прочим, сейчас еду следом за Буториным и этой…

– …милой крошкой. Поняла, Алискер.

– Они направляются в центр.

– Отлично. Глаз с них не спускай, ну, не мне тебя учить, Казанова…

– Валентина Андреевна, – почти взмолился Мамедов, изнемогая под прессингом всепроникающей Вершининской иронии, – вы же не…

– О`кей. Держи меня в курсе.

Вершинина нажала на кнопку «отбой».

Около одиннадцати из помещения «Турбины» вышли высокий подтянутый молодой человек в длинном кожаном пальто и почти не уступающая ему в росте стройная брюнетка лет тридцати. На ней было черное пончо, черные классические брюки и замшевые ботинки на невысоком каблуке. На плече висела модная матерчатая в форме трапеции сумка.

От красивого бледного лица незнакомки веяло сдержанной страстью. Гордая посадка головы, изящные движения, в которых не было ничего мелкого и суетливого, упрямое выражение идеально очерченного рта, весь ее отчужденно-замкнутый вид не могли оставить равнодушным такого тонкого ценителя прекрасного, которым, несмотря на его сравнительно юный возраст, был Алискер.