Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 12

Из Старозыбкова он решил выехать со стороны, противоположной спичечному комбинату, за городом свернуть на лесную дорогу, поставить настоящие номера и убрать в тайник багаж, а там уж выбираться на жлобельское шоссе.

— …И я благодарю всех избирателей, голосовавших за меня! И всех тех, кто хотел проголосовать за меня, своего кандидата, но не смог прийти из-за болезни или усталости! В последний раз благодарю и поздравляю всех! А теперь прошу к нашему скромному столу!

В ответ на довольно жидкие аплодисменты (избирательная кампания вымотала всех, как никогда) новоиспеченный депутат встряхнул светлыми волосами, причесанными на косой пробор, легко поклонился и направился к длинной, похожей на школьный пенал тачиле. Надо было перемещаться к следующему пункту питания, или, как сострил вчера его спичрайтер, на кормораздатчик. Слишком уж циничный интеллигенток, хамло длинноволосое, надо будет сменить. Водитель уже открыл перед ним дверцу, когда охранник, во главе кортежа учтиво таранящий зевак, репортеров и телеоператоров, замешкался, нелепо переступил ногами и начал падать. Раздался второй, уже более отчетливый хлопок, и за охранником обозначился плохо одетый мужчина с бледным, смутно знакомым лицом. Депутат прыгнул, проскочил в уже закрывающуюся под весом убитого водителя дверцу и, на лету развернувшись, шлепнулся на сиденье. Монитор компа глухо ахнул, но рука депутата, разминувшись с залетевшей в салон пулей, уже нажала на кнопку блокировки дверей. Пули теперь бесполезно стучали по бронированному стеклу, выли рикошеты, а в толпе вопили и визжали.

К стеклу прижалось лицо киллера, и в нем, искаженном гневом и страхом, проступили черты бывшего капитана полиции Савенко. Тот раскрывался, но слов было не разобрать.

— Так, говорите, вас уже выпустили из сумасшедшего дома? — пробормотал депутат. — А ведь мне никакая сволочь не доложила.

Стукнуло еще раз, лицо злодея распухло и исчезло, на месте его явилось красное пятно и медленно поползло вниз. Толпа охнула и заворчала. — Визг умолк.

Депутат выключил блокировку, открыл левую, свободную дверцу и выбрался из машины, на всякий случай растянув губы в улыбке. «Подлецы, всех выгоню, — стучало у него в голове. — И за что только плачу им такие деньги?»

Капля воды, готовая сорваться с крана, неестественно замерла. Но время, безусловно, продолжало течь. Марк наблюдал, как его мама неторопливо поправляла на себе одежду и как над ее головой постепенно образовывалось розовое облако.

— Ты должен выйти, — продолжала она какую-то мысль, — я не должна это говорить, потому что я — мать, но именно поэтому и говорю… Я даже не верю сама, что это говорю… Я теперь ни в чем не уверена. Но уверена, что ты должен выйти.

Розовая субстанция поднялась из ее тела и собралась в покачивающийся пузырь. Тени в прихожей стали мяте и теплее, сбалансировав композицию.

— Я, может быть, и заперла бы тебя здесь, огородив от всего в этом и других мирах… Я, может быть, этого больше всего бы хотела, но сейчас я как не в себе.

Розовый пузырь, оторвавшись от ее макушки, стал плавно подниматься и приближаться к потолку.

— Ты должен выйти…

Она бросила еще один взгляд на зеркало и посмотрела внимательно на свои туфли, как будто пыталась их запомнить. Розовый пузырь, нисколько не задерживаясь, прошел сквозь потолок. Тени стали резче. Дверь открылась, впустив звуки городской улицы, и снова закрылась за женщиной.

Композиция изменилась, и взгляд Марка автоматически выбрал более удачный ракурс прихожей. Неестественно замершая капля воды обостряла ощущение нереальности происходящего.

Марку хотелось спать. Он колебался и смотрел то на ванную, то на кровать. Ложе, выпрямляя образовавшиеся за ночь неровности, стало медленно раскачиваться из стороны в сторону. В движении было столько томности и почти эротичности, что Марк не выдержал и снова лег. О странном розовом пузыре решил подумать потом.

Но только юноша закрыл глаза — раздался сигнал вызова. Парень вытянул руку из-под одеяла, пытаясь жестом включить громкую связь, но ничего не происходило. Марк опять поднялся с кровати, подошел к лежащему на столе гаджету и закрепил его на своем виске.

— Слушаю.

— Выходи сейчас же, — произнес уверенный женский голос.

— Зачем выходить? И кто это говорит?

— Встретишь меня на улице. А разве можно кого-нибудь встретить на улице, не выходя из дома? Ты ведь хочешь, чтобы к твоей матери вернулось ее осознание?

Разговор прекратился. Встревоженный Марк прошел в ванную. Сначала он не придал большого значения увиденному розовому пузырю, привыкнув к тому, что его воображение часто дополняет и приукрашивает действительность. Но слова о покинутом осознании его беспокоил и. Капля воды наконец сорвалась вниз.

Марк, словно опьяненный, оделся и вышел из квартиры, однако отрезвление не наступало. На другой стороне улицы от прохожего, который прогуливался с собакой, отделился такой же розовый пузырь. Собака на него гавкнула и продолжила обнюхивать куст, стараясь успеть считать всю информацию до того, как натянется поводок.

Марк шел привычной дорогой к центру. По пути его взгляд выхватывал наиболее интересные кадры, автоматически меняя оттенки цветов и контрасты контуров. Самые удачные ракурсы он, моргая, фотографировал. Почти перед всеми людьми на уровне лица висел полупрозрачный голографический экран, позволяющий видеть окружающее и следить за новостями одновременно. Среда — день выборов, и на улице было полно политиков, с которыми прохожие старались не встречаться взглядами, чтобы кто-нибудь из них не увязался следом.

На площади выступал один из невыбранных в мэры политиков. Марк не помнил, как его зовут, но помнил, что его не выбрали. Присутствовало лишь небольшое число зевак, привлеченных аттракционом — куском купола Золотого Города, главного в Содружестве Городов. Купол показывал каждому смотрящему ту часть планеты, которую он хотел бы разглядеть.

— Хотите чувствовать себя особыми и значимыми — выберите нас, — обращался политик к десятку зевак. — А мы обещаем вам быть невзрачными и безликими винтиками системы, и, во всяком случае, не лучше вас.

Юноша находился в состоянии, близком к гипнотическому трансу. Розовые пузыри по-прежнему покидали тела то одного, то другого человека. Марку исполнилось восемнадцать, и он давно не удивлялся тому, что его воображение изменяло мир, поправляя его. Но в пузырях чувствовались самостоятельность и самодостаточность. Даже если кроме него их никто не видел, они не были лишь плодом его воображения. Тело его матери, как и тела других людей, покинуло нечто очень важное. Непостижимость происходящего, как это ни странно, завораживала и даже успокаивала. Юноша ощущал себя наблюдателем из другого мира.