Джон Гришэм - Блюстители

Мы сцепились с Департаментом исполнения наказаний по поводу того, что́ делать с Куинси. Врачи завершили свою работу и готовы его выписать, а это означает, что у него нет других вариантов, кроме возвращения в Гарвин. Сьюзен Эшли ходатайствовала о переводе Куинси в исправительное заведение с максимально мягким режимом неподалеку от Форт-Майерса, где есть возможности для реабилитации. Лечащие врачи щедро снабдили Куинси письмами и рекомендациями, подтверждающими, что ему необходимо продолжать восстановительные процедуры. Мы с пеной у рта доказываем, что Гарвин — опасное место для любого заключенного, но для Куинси в особенности. Билл Кэннон ругается с бюрократами из Департамента исполнения наказаний в Таллахасси. Однако, поскольку он загнал их в угол, подав против них гражданский иск на 50 миллионов долларов, сотрудничать с ним они не хотят. Оделл Герман, директор Коррекционного института Гарвина, говорит, что Куинси будет содержаться в особых условиях с целью обеспечения его безопасности, причем заявляет об этом с таким видом, будто делает нам и Куинси одолжение. На самом же деле особые условия содержания — это лишь одиночная камера.

Я думаю, что сейчас Куинси нужна еще какая-нибудь инфекция, но, поскольку в последний раз от заражения он едва не умер, держу эти мысли при себе. Он провел в больнице девятнадцать недель и за последнее время несколько раз говорил Фрэнки, что на данный момент предпочел бы тюрьму.

Мы же предпочитаем для него не что-нибудь, а свободу и добьемся своего. Правда, не совсем ясно, как скоро.

Билл Кэннон встает и идет к подиуму, чтобы обратиться к суду. Ему сорок четыре года, у него густые и уложенные в стильную прическу волосы, он в строгом черном костюме. Держится Кэннон весьма уверенно, как мастер судебных баталий, умеющий убеждать в чем угодно и присяжных, и судей. У него глубокий баритон, над которым, я уверен, он как следует поработал несколько десятилетий назад. Ораторское искусство Кэннона безупречно. Начинает он с того, что мы вот-вот выясним истину, которая является основой величайшей правовой системы в мире. А именно — узнаем правду о том, кто убил, а кто не убивал Кита Руссо. Правду, которую долгое время скрывали в маленьком коррумпированном городке на севере Флориды. Правду, которая была намеренно похоронена злодеями. И вот теперь, спустя десятки лет, после того как невинный человек отсидел двадцать три года в тюрьме, наступил момент, когда правда вот-вот должна стать всеобщим достоянием.

Кэннон не нуждается в записях, он не прерывает своего выступления, чтобы заглянуть в лежащий перед ним блокнот с желтыми разлинованными страницами. Кэннон не делает даже коротких пауз, не задумывается, подбирая подходящие слова, в его речи нет никаких «э-э» и «а-а». Билл импровизирует, но при этом отточенные фразы просто льются рекой! Он в совершенстве владеет искусством, доступным лишь немногим даже среди высококвалифицированных адвокатов, — умеет говорить емко и в то же время кратко, не повторяясь. Кэннон излагает суть дела, которым мы занимаемся, нашу позицию и четко объясняет судье Кумару, что именно мы собираемся доказать. Менее чем за десять минут он задает общий тон всего судебного заседания, не оставляя сомнений в том, что выполняет некую важную миссию, твердо знает, чего хочет, и что ему просто нельзя отказать.

Кармен Идальго в ответном выступлении напоминает: присяжные уже высказали свое мнение по поводу того, что Куинси Миллер много лет назад был подвергнут справедливому и беспристрастному суду, и жюри единогласно признало его виновным. Более того, при решении вопроса о наказании Куинси Миллер чудом избежал смертного приговора — для этого не хватило всего одного голоса. К чему затевать повторные процессы для рассмотрения старых дел? Судебная система и без того перегружена и едва справляется со своими функциями, она не рассчитана на то, чтобы вновь открывать дела, которые уже были всесторонне рассмотрены и закрыты десятки лет назад. Если мы позволим всем осужденным убийцам кивать на якобы открывшиеся новые обстоятельства и улики, то зачем, спрашивается, тогда проводятся судебные процессы по их делам?

Ее выступление оказывается даже более кратким.

Кэннон решает, что следует привнести в слушания некий драматический накал, и вызывает на свидетельскую трибуну Уинка Касла, шерифа округа Руис. Касл занимает свое место, держа в руках небольшую картонную коробочку. После того как его приводят к присяге, Кэннон просит Касла подробно рассказать и показать, что находится в коробке. Тот извлекает прозрачный пластиковый мешочек, внутри которого лежит фонарик, и кладет его на стол рядом со стенографисткой. Затем Касл поясняет, как эти вещи попали к нему. Кэннон включает видеозапись, на ней происходит вскрытие коробок в офисе Колакурчи. Это весьма интересная и даже захватывающая история, и мы наслаждаемся ею, особенно судья Кумар. Касл рассказывает то немногое, что ему известно, в том числе про таинственный пожар в хранилище вещдоков. Он с гордостью сообщает суду, что за время его работы на посту шерифа многое в округе Руис было модернизировано и вообще все изменилось к лучшему.

Иными словами, никаких наркоторговцев там больше нет, и округ теперь чист и безгрешен, как непорочная дева.

Во время перекрестного допроса Кармен Идальго отыгрывает несколько очков, заставив Касла признать, что коробки с вещественными доказательствами много лет находились неизвестно где, а следовательно, порядок приема-передачи вещдоков и обеспечения их сохранности был грубо нарушен. Надо признать, это могло бы иметь принципиальное значение, если бы фонарик использовался в качестве улики во время последующего рассмотрения дела, но в данном случае он совершенно бесполезен. Когда Кармен замолкает, судья Кумар обращается к Уинку:

— Фонарик был исследован в криминалистической лаборатории штата?

Тот отвечает утвердительно.

— У вас есть копия их заключения?

— Нет, сэр. Пока нет.

— Вам известно имя эксперта-криминалиста, который занимался исследованием этого вещественного доказательства?

— Да, сэр.

— Хорошо. Я хочу, чтобы вы прямо сейчас позвонили ему и сообщили, что я жду его здесь завтра утром.

— Будет сделано, сэр.

В качестве второго свидетеля защиты на трибуну приглашают меня и приводят к присяге. Это четвертый случай в моей практике, когда меня допрашивают в суде в качестве свидетеля, и, должен сказать, со свидетельской трибуны зал выглядит совсем иначе. На вас устремлены взгляды всех собравшихся. В такой ситуации сердце колотится как бешеное и успокоиться и сосредоточиться бывает нелегко. Мгновенно возникает страх сказать что-то не то, неудачно подобрав слово. Говорите правду, старайтесь быть убедительным. Говорите четко и ясно. Все эти стандартные советы, которые обычно я сам даю свидетелям, в этот момент для меня просто пустой звук. К счастью, рядом со мной находится блестящий судебный адвокат, и мы с ним неоднократно репетировали мое небольшое выступление. Но мне даже страшно подумать, каково это — стоять здесь и пытаться ввести в заблуждение такого человека, как Билл Кэннон, забрасывающего меня вопросами, словно гранатами.