Джон Гришэм - Блюстители

— Уйдя на покой, Фицнер поселился во Флориде-Киз — у него там прелестный домик, который оценивается в миллион шестьсот тысяч долларов, — говорю я. — Неплохо для шерифа, даже в лучшие годы своей карьеры зарабатывавшего не более шестидесяти тысяч в год.

— К тому же он не окончил среднюю школу, так что вряд ли много знал об инвестировании, — подхватывает Таунсенд. — Готов побиться об заклад, что бо́льшая часть полученных им барышей хранится в какой-нибудь офшорной зоне. Копая, будьте осторожны, Пост. Вы можете наткнуться на такие вещи, о которых лучше не знать.

— Копать — часть моей работы.

— Но не моей. Для меня все это уже история. Нынешняя жизнь мне нравится, у меня красавица жена и трое детей-подростков. Больше я не намерен впутываться ни в какие неприятности. Вам я желаю удачи и все такое, однако видеть вас больше не хочу.

— Понимаю. Спасибо за встречу.

— Вы можете остаться в этом номере. Если такой вариант вас устроит, утром возьмите такси и поезжайте в аэропорт.

— Спасибо, но я уеду отсюда вместе с вами.

Согласно разделу 13А-10–129 Уголовного кодекса штата Алабама человек, который «незаконно изымает из дела либо повреждает физические улики и вещественные доказательства», виновен в фальсификации. Поскольку это правонарушение не относится к разряду тяжелых или опасных, для него предусмотрены максимальные санкции в виде года тюрьмы и штрафа в 5 тысяч долларов. Обычно, когда речь идет о правонарушении такого рода, сторона, вносящая иск, которой в данном случае является окружной прокурор Чэд Фолрайт, просто представляет аффидевит с обвинением в адрес нарушителя (в его роли выступаю я) и обращается к шерифу с просьбой выписать ордер об аресте.

Но сейчас Чэд напуган, поскольку самое большое в его не слишком впечатляющей карьере достижение может оказаться грубейшим промахом. В следующем году ему предстоят перевыборы, и нельзя сказать, что местные жители довольны его работой. Если выяснится, что он добился осуждения Дьюка Рассела за изнасилование и убийство, которых тот не совершал, и в результате невинного человека едва не казнили, Чэд Фолрайт вполне может потерять часть голосов. В общем, Чэд сражается за свои интересы и делает это отчаянно. Вместо того чтобы стараться достичь благородной цели, а именно установить правду и ликвидировать несправедливость, он предпринимает атаку на меня, потому что я пытаюсь доказать его неправоту и освободить из тюрьмы невиновного.

Желая продемонстрировать свою решимость действовать жестко, Чэд Фолрайт собирает в Вероне большое жюри присяжных и добивается от него вердикта о моей виновности в фальсификации. Затем он звонит Джиму Биско из «Бирмингем ньюс» и начинает кудахтать по поводу этого своего успеха. Но Биско презирает Чэда. Он огорошивает окружного прокурора вопросом, почему тот отказывается представить все семь лобковых волосков, фигурировавших в деле, для ДНК-теста. Сообщение об обвинительном вердикте жюри присяжных в отношении меня Биско не публикует.

У меня в Алабаме есть друг Стив Розенберг, адвокат весьма радикальных убеждений. Он из Нью-Йорка, но уже давно переехал на Юг. Стив до сих пор не очень хорошо вписывается в местную жизнь, так что многие считают его странным. Он руководит некоммерческой организацией со штаб-квартирой в Бирмингеме и защищает интересы десятков обвиняемых, которым грозит смертная казнь.

Розенберг звонит Чэду, и они скандалят по телефону, не стесняясь в выражениях. Такое происходит уже не в первый раз. Когда наконец пыль, поднятая во время схватки, оседает, остается следующая договоренность: я сдамся Чэду в его офисе и сразу же предстану перед судьей, чтобы обсудить вопрос о залоге. Существует вероятность, что мне придется ночь или две провести в тюрьме, но меня это не беспокоит. Если мои клиенты десятилетиями сидят в тюремных камерах в ужасных условиях, то я уж как-нибудь переживу недолгое пребывание в местной каталажке.

Это будет первый случай признания меня виновным в правонарушении, и я испытываю по этому поводу гордость. На одной из моих книжных полок стоит томик, посвященный известным юристам, которые, отстаивая интересы своих подзащитных, были брошены в тюрьму. Теперь я буду удостоен чести войти в их число. Однажды Розенберг просидел за решеткой в штате Миссисипи неделю за проявление неуважения к суду. Он все еще смеется, вспоминая об этом случае, и говорит, что в тюрьме нашел себе несколько новых клиентов.

Мы с Розенбергом встречаемся перед зданием суда и обнимаемся. Стиву скоро шестьдесят лет, и с возрастом его радикальные убеждения все больше отражаются на внешнем виде. Густые седые волосы достают до плеч и явно давно не встречались с расческой. Со времени нашей последней встречи у него появились серьга в ухе и небольшая татуировка на сонной артерии. Стив совершенно бесстрашный человек и просто обожает врываться в залы суда в захолустных городках южных штатов и сцепляться с представителями местных властей и Фемиды.

— И все это из-за какого-то паршивого лобкового волоска? — хохочет он. — Я мог бы пожертвовать тебе свой.

— Он бы почти наверняка оказался седым, — парирую я.

— Смешно. Нет, правда, это просто смешно, — твердит Стив Розенберг.

Мы с ним входим в здание суда и поднимаемся наверх, где находится офис Чэда. Там нас ожидает шериф с двумя помощниками, у одного из которых в руках видеокамера. В качестве демонстрации своего гостеприимства представители местных властей согласились сократить формальности до минимума и провести все необходимые мероприятия в здании суда, избежав визита в тюрьму, во всяком случае пока. Два дня назад я отправил им комплект своих отпечатков пальцев. Я позирую, чтобы меня сфотографировали в профиль и анфас, благодарю шерифа, которому, похоже, все уже надоело, и жду встречи с Чэдом. Когда нас со Стивом наконец приводят в кабинет Фолрайта, ни Чэд, ни я даже не делаем попытки обменяться рукопожатием. Мы с Розенбергом относимся к этому человеку с омерзением, и он испытывает аналогичные чувства по отношению к нам. Пока мы пытаемся изобразить хотя бы подобие какой-то предварительной беседы, становится очевидно, что Фолрайт нервничает, он явно чем-то озабочен.

Вскоре мы понимаем, чем именно. Ровно в час дня мы с Розенбергом входим в главный зал суда и занимаем места за столом защиты. Чэд с парой ассистентов располагается за столом обвинения. Зал суда — владение достопочтенного Леона Рэйни, динозавра судейского корпуса. Он придерживается максимально консервативных взглядов. Именно Рэйни председательствовал на процессе над Дьюком Расселом, проявляя по отношению к подсудимому предельную жесткость. В зале никого нет, на происходящее всем наплевать. В конце концов, речь идет всего лишь об одном-единственном лобковом волоске, который изъял из вещдоков адвокат из Джорджии, защищающий интересы тех, в отношении кого могла быть совершена судебная ошибка. Мечты Чэда о том, что ему удастся привлечь к происходящему хоть какое-то внимание, снова терпят крах.