Джон Гришэм - Блюстители

— Напарником Тафта был Брэйс Гилмер, — продолжает он, отпив большой глоток из бокала. — Он отделался легкими ранениями. У него осталась отметина от пули, но в целом Гилмер серьезно не пострадал. Я был знако́м с его матерью, давным-давно защищал ее интересы, когда на нее подали иск в суд. Вскоре после убийства Тафта Гилмер уехал из города и больше в него не возвращался. Однажды я случайно столкнулся с его матерью, и мы приятно пообщались. Тогда она мне сказала — очевидно, это было лет пятнадцать назад, — что в ту злополучную ночь ее сына тоже хотели убить и ему просто повезло. Они с Тафтом были ровесниками, им было по двадцать семь лет, и они ладили между собой. Тафт был единственным чернокожим помощником шерифа, и друзей у него имелось немного. Ему было что-то известно по поводу убийства Руссо, во всяком случае если верить Гилмеру. Вы, кстати, случайно, с ним не говорили?

— Нет, — отвечаю я. — Нам просто не удалось найти его. Обычно Вики может в течение двадцати четырех часов разыскать кого угодно, но напасть на след Брэйса Гилмера мы до сих пор не сумели.

— Я так и думал. Его мать тоже уехала некоторое время назад. Я нашел ее на прошлой неделе в одном доме престарелых неподалеку от Уинтер-Хейвен. Она старше меня, и у нее плохо со здоровьем, но мы недурно поговорили по телефону. Вам следует побеседовать с Гилмером.

— Наверное, — сдержанно соглашаюсь я.

На данный момент Гилмер занимает первую строчку в списке людей, с кем мне необходимо встретиться. Гленн кладет на стол визитную карточку и придвигает ее ко мне. На обратной ее стороне написано: «Брюс Гилмер». И указан адрес в Сан-Вэлли.

— Айдахо? — спрашиваю я.

— Он служил в морской пехоте и там познакомился с девушкой. Его мать думает, что его будет трудновато разговорить. Парня сильно напугали, поэтому он покинул город много лет назад.

— И поменял имя.

— Похоже на то.

— Зачем мать Гилмера дала кому-то его адрес, если он не хочет говорить? — удивляюсь я.

Колакурчи приставляет указательный палец к виску и вращает им, давая понять, что женщина, о которой я спрашиваю, не в своем уме.

— Мне повезло, и я застал ее в хороший для нее день, — смеется он с таким видом, словно ему удалась на редкость остроумная шутка, а затем надолго припадает к соломинке, торчащей из его стакана.

Я отпиваю небольшую порцию из своего. Солидных размеров нос Колакурчи становится красным, глаза слезятся, как часто бывает у людей, привыкших злоупотреблять спиртным. Я тоже начинаю понемногу чувствовать действие алкоголя.

— Так вот, — продолжает он, — несколько недель назад я выпивал с еще одним старикашкой-юристом в Сибруке. Вы его не знаете. Когда-то давно мы с ним были партнерами, но он ушел из компании после того, как его жена умерла и оставила ему кое-какие деньги. Я рассказал ему о встрече с вами, а заодно про ваши предположения, и все такое. И дал прочитать копию вашего ходатайства. Он утверждает, что всегда подозревал, что Фицнер нарочно посадил не того человека, а Кит Руссо слишком много знал об этом, и кто-то решил его убрать. Но, честно говоря, Пост, я лично не помню, чтобы в то время, когда убили Руссо, ходили подобные разговоры.

Стариковская болтовня сидящего напротив меня за столом Колакурчи не имеет для меня никакой ценности. После того как власти города пришли к поспешному и необоснованному решению по делу Куинси Миллера, вполне естественно, что кто-то начал размышлять по этому поводу, возможно, не сразу, а по прошествии времени. Однако большинство местных жителей испытали облегчение оттого, что кого-то признали виновным в убийстве Руссо, а дело закрыли.

Я выяснил все, что мне было нужно, и вряд ли получу еще какую-то полезную информацию. По мере того как напитка в стакане Колакурчи остается все меньше, его набрякшие верхние веки начинают понемногу закрываться. Скорее всего, он регулярно выпивает во время ланча, а потом спит до вечера.

Мы обмениваемся рукопожатием и прощаемся, как добрые друзья. Я выражаю готовность оплатить счет, но Колакурчи не дает мне этого сделать — он собирается заказать еще порцию сангрии. Когда я отхожу от столика, непонятно откуда появляется Беа и с широкой улыбкой заявляет, что мы скоро увидимся.

У Кенни Тафта осталась беременная жена, Сибил, и двухлетний ребенок. После гибели мужа Сибил вернулась в свой родной город — Окалу, стала школьной учительницей, снова вышла замуж и родила еще одного малыша.

Однажды Фрэнки в сумерках незаметно проникает в город и в его окрестностях находит дом Сибил, симпатичное двухуровневое жилое строение. Вики проделала необходимую исследовательскую работу, и теперь мы знаем, что Сибил замужем за директором средней школы. Дом супругов оценивается в 170 тысяч долларов, в прошлом году они заплатили 18 тысяч налогов. У них одна закладная, ей восемь лет. Обе машины приобретены в кредит. Все свидетельствует о том, что Сибил и ее муж живут спокойной, размеренной жизнью в благополучном районе.

Ясно и то, что у Сибил нет никакого желания что-либо менять в своем жизненном укладе и вспоминать прошлое. По телефону она сказала Фрэнки, что не хочет говорить о погибшем первом муже. Трагедия, которой стало убийство Кенни, произошла более двадцати лет назад, и Сибил потребовалось много времени, чтобы пережить случившееся. Тот факт, что убийц так и не нашли, лишь усугубил душевую боль, которую она испытала. Нет, уверяет Сибил, она не знает ничего такого, что не было известно два десятилетия назад. Фрэнки пытается нажать на Сибил, и это выбивает ее из колеи. Она вешает трубку. Фрэнки рассказывает обо всем мне, и мы решаем оставить женщину в покое, во всяком случае на время.

Трехдневная поездка на машине из Саванны в Бойсе была бы более комфортной, чем авиаперелет. Из-за нелетной погоды я сижу в аэропорту Атланты тринадцать часов, и рейсы отменяются один за другим. Разбив временный лагерь рядом с одним из баров, я наблюдаю за тем, как люди входят в него бодрой походкой, со слегка небрежным видом (надо же где-то провести время), а через несколько часов выходят обратно, спотыкаясь и пошатываясь. Глядя на все это, я в очередной раз благодарю судьбу, что алкоголь — не моя слабость и я не склонен к его употреблению. Наконец мне удается вылететь в Миннеаполис, где я узнаю, что на мой рейс в Бойсе продано больше билетов, чем имеется посадочных мест в самолете. Меня раз за разом перекидывают на другие рейсы и вскоре сажают в последнее свободное кресло в очередном самолете, вылетающем в нужном мне направлении. Мы прибываем в Бойсе в 2.30 ночи, и, конечно же, машина, которую я заблаговременно арендовал, оказывается для меня недоступной, поскольку прокат автомобилей закрыт.

Однако, если не считать уныния и недовольства, которое я невольно испытываю, ничего страшного в происходящем нет. У меня в Сан-Вэлли нет назначенных встреч. Брюс Гилмер не знает, что я еду к нему.