Вера Арье - Весна умирает осенью [litres]

Зоя поднялась и в возбуждении принялась ходить по комнате, дробно постукивая каблучками домашних туфель.

– Нет, безусловно, были случаи, когда картины отца возвращались ко мне спустя годы. Дважды их мне адресовали какие-то провинциальные германские музеи, куда они попали еще в середине тридцатых. Как-то раз целую серию работ прислал состарившийся одинокий коллекционер – просто не захотел завещать их государству. Были и вовсе анекдотические ситуации! Однажды квартирная хозяйка, у которой еще студентом квартировал папа, обнаружила у себя на чердаке ящики с вещами. Они были помечены его именем, и она, не разбирая, отправила их ко мне с посыльным. А там, под слоем изъеденного молью тряпья, оказались его ранние московские гуаши. Впрочем, мадам была порядочной женщиной, и вряд ли бы ей пришла в голову мысль их присвоить…

– Но неужели на бандероли не было никакого штампа? – удивилась Оливия, чьи мысли тут же вернулись к «Весне». – Сейчас ведь можно отследить любое почтовое отправление. Достаточно связаться с курьерской компанией и…

– Мне сказали, что на коробке не было ни одной отметки. Обычный картонный бокс, адрес напечатан на листке и приклеен сверху. В общем, никаких опознавательных знаков. Я была наверху, когда в дверь позвонили. Марк, мой хороший знакомый, открыл дверь. Посылка лежала на пороге.

– Загадочная история… Но главное, что памятная вещь к вам вернулась!

– Вы правы. Ведь в подлиннике «Весну» я никогда не видела – когда она пропала, я была еще грудным младенцем. Некоторые из исчезнувших в те годы работ отца все же нашли дорогу ко мне. Они находились в частных собраниях, и поскольку у картин не было официальных документов, подтверждающих происхождение, их не удавалось выставить на аукционные торги – после экспертизы шедевры сразу вернули бы законной владелице. Поэтому они до поры до времени циркулировали на черном рынке или висели в гостиных подпольных коллекционеров. Возможно, и «Весна» дополняла чей-то интерьер, пока ее обладатель, прежде чем отдать Богу душу, не решился мне ее анонимно вернуть. Другого объяснения я не вижу…

Оливия кивнула – ей ли не знать, какой абсурдной может быть судьба шедевра, который попал в поле зрения одержимого собирателя. Статуя Октава Мотравеля, которую им с Родионом удалось разыскать год назад, находилась в лапах такого вот паука целые десятилетия! Изъеденная ветрами и дождем, покрытая слоем морской соли, она все же выдержала натиск времени и украшает теперь собой сад Тюильри.

В эту минуту завздыхал с присвистом дверной звонок – Аврелий закончил перекур и был готов вернуться к работе. Пролистывая в планшете файл с вопросами к Зое, Оливия обронила:

– Скажите, а как вы поняли, что перед вами оригинал? Ведь могла быть просто подделка.

Зоя усмехнулась.

– Подпись отца я отличила бы от любой имитации. Но дело даже не в этом. На обороте были какие-то странные отметки кириллицей, а также цветовая раскладка, и я попросила Марка отнести рисунок в лабораторию. У него огромные связи в мире искусств, он смог привлечь лучших специалистов. Официальное заключение еще не составлено, но мне уже сообщили, что это подлинник. А потом, – подойдя к каминному зеркалу, Зоя аккуратно поправила прическу и смахнула ресничку со скулы, – я всегда знала, что «Весна» рано или поздно окажется у меня.

– Вы это… предчувствовали?

Утонченное лицо Вишневской резко заострилось, внезапно выдав ее возраст.

– Хотя вы еще и молоды, милая моя, но наверняка уже понимаете, что у нас есть обязанности перед будущим. А вот как быть с прошлым? Разве мы ничего ему не должны? Отец посвятил эту картину мне, и пока я жива – ее место здесь. По-другому и быть не может.

Родион ждал ее у входа на ипподром – перед вечерним спектаклем для гостей фестиваля организовали показательные скачки. Дамы восприняли это событие как сигнал к демонстрации нарядов: каких только шляпок не мелькало на переполненных трибунах и в фойе!

– Ставить будем на «андердога» [10] Слабейший участник игры (англ.). , – определился Родион, протискиваясь сквозь надушенную публику к букмекерской конторе. – На фаворите все равно ничего не выиграть – тут сплошные дилетанты, которые будут вкладывать деньги в скакуна с самым высоким рейтингом. Даже если красавец Черчилль вновь придет первым, большой прибыли он нам не принесет.

Оливия слушала его невнимательно – на ипподроме она оказалась впервые, обстановка казалась ей интригующей.

Наконец они прошли в ложу, где уже расположилась компания импозантных мужчин. Те перебрасывались эмоциональными репликами, смысл которых Оливии был непонятен.

– А я говорю вам: трикси – самый разумный метод!

– Да бросьте вы, Жозеф, это детский прием. Только мартингейл!

– Господа, господа! В этом забеге нет явного фаворита, здесь сработает лишь голландский подход!

Оливия с недоумением взглянула на Родиона. Тот лишь улыбнулся и указал ей подбородком: смотри, знакомые лица…

В ложе напротив на самых лучших местах сидели русский театральный режиссер со своей обаятельной спутницей, мэр Довиля с какой-то пасмурной дамой, знаменитый парижский комик со смазливым компаньоном, а слева от них, то и дело вскидывая бинокль и обозревая эллипсовидное поле, расположился Марк Портман. Из разреза его белоснежной рубашки выглядывало яркое кашне, подчеркивающее сургучовую яркость губ и ассирийскую черноту бородки.

– А что же мадам Вишневская? – поинтересовался Родион. – Ее не будет на скачках?

– Нет, Зоя говорила, что сегодня появится лишь на вечернем спектакле. Мы провели вместе всю первую половину дня – мне кажется, я ее немного утомила.

– Вы все успели отснять?

– Да, но завтра загляну к ней еще разок – нужно проверить хронологию событий и отобрать фотографии из архива.

– Габи теперь перед тобой в неоплатном долгу, – пошутил Родион. – Если, конечно, ты не позволила Вишневской повторяться и сумела выудить у нее что-нибудь новое…

«Если, конечно» кольнуло больно в подреберье. Оливия сжала губы и ничего не ответила.

В эту секунду раздался стартовый сигнал – и дюжина поджарых скакунов пестрой лентой протянулась по манежу. Дробный перестук копыт, взволнованный гул трибун, нарушаемый короткими всплесками отчаяния или радости, когда одной из лошадей удавалось вырваться вперед, мелкое подрагивание напряженных жокейских спин – происходящее завораживало!

Заставив себя оторваться от «кентавров», стремительно несущихся по беговой дорожке, Оливия вновь взглянула на Портмана. Тот вел себя экспрессивно: вскакивал с места, вздымал руки и ронял их на полпути, хватаясь за бинокль и время от времени отирая о брюки вспотевшие ладони.