Юлиан Семенов - Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

"Нужно, видите ли, быть готовым… каждую минуту… придут, возьмут, и фью — исчез человек!"

"Кто может знать в наше время, за что его могут арестовать?"

"У нас возьмут, посадят в кибитку, и марш в Сибирь на весь век, или забудут в каземате…"

"…Ну пусть в Сибирь, в Архангельск, лишение прав — погибать так погибать! Но… я другого боюсь… высекут".

У Хроникера, собеседника и конфидента Степана Трофимовича, есть все основания считать "такое безумие" невероятным и невозможным преувеличением.

"Такое полнейшее, совершеннейшее незнание обыденной действительности было умилительно и как-то противно", — отмечает Хроникер Антон Лаврентьевич. Однако полнейшее, совершеннейшее незнание обыденной действительности — в отношении того, что вообще можно сделать с человеком, — проявленное малодушным Степаном Трофимовичем Верховенским, оказалось не безумием, а почти ясновидением. Может быть, в припадке раздражения и обиды Степану Трофимовичу померещилась совсем другая обыденная действительность — как образ будущего.

Будущее — в той его ипостаси, которая связана с судьбой отдельного человека и целого народа, — присутствует в "Бесах" скупыми, но устрашающими штрихами.

В программе смуты и беспорядка, крови, огня и разрушения преданий, составленной Петром Верховенским, есть важные пункты, касающиеся "строительства". В первую очередь, понимает он, следует подумать о человеке. "Главное, изменить природу человека физически.Тут вполне надо, чтоб переменилась личность на стадность,уже непосредственно, хотя бы он давно забыл первоначальную формулу".Развивая идею Шигалева о тотальном рабстве и органическом перерождениичеловеческого общества в равенство,Петр Верховенский вполне отчетливо и определенно обозначает тот уровень, "который нельзя будет переступить в будущем обществе". Развивая также свой собственный тезис "мы всякого гения потушим в младенчестве", Петр Степанович в черновой программе расшифровывает свой замысел, указывая на те необходимые средства, которые и должны привести к необходимому среднему уровню. Будущим — не теперешним, но будущим — принципам, рассуждает он, все, что выше среднего уровня, будет чрезвычайно вредно: "средина выше всех целей”.

Итак, главное — не допустить избытка желаний: "Чуть-чуть образование и развитие — вот уже и желания аристократические, во вред коммуне; чуть-чуть семейство или любовь — вот уже и желание собственности”. Искоренить в человеке чувства и желания семейственные, собственнические, любовные, даже просто интимно-половые, то есть все то, что выводит за пределы среднего уровня и выделяет человека из толпы и стада, — в этом и состоит кардинальный путь перерождения человечества. Ум, оставленный на самого себя; мир, оставивший веру; общество, лишенное нравственных оснований; цивилизация, измеряющая благосостояние государства числом, мерой и весом продуктов, которые производятся людьми, а не уровнем их нравственности, — образуют фундамент "строения каменного", задуманного Петром Верховенским.

Архитектурный проект будущего здания имеет центральную осевую линию — стержень всего замысла: "когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, — вот чего надо!".

Собственно говоря, программа перерождения человека действует отчасти уже в практике создания ячеек-пятерок. Человеческие качества в этом смысле — особая забота организатора: "Липутин мошенник, но я у него одну точку знаю. Нет мошенника, у которого бы не было своей точки. Один Лямшин безо всякой точки, зато у меня в руках".

Таким образом, новый человек, человек преображенный — без религиозных предрассудков, без моральных рефлексий, без нравственных оснований, без "аристократических" желаний и без избытка переживаний, — человек идеально усредненный и избавленный от такой обузы, как талант и совесть, честь и достоинство, — такой человек и должен, по замыслу, стать материальной силой задуманного строительства.

Строить же, по словам Петра Степановича Верховенского, "мы будем, мы, одни мы!".

В романе Евгения Замятина "Мы"— будто повинуясь гулкому эху "Бесов" — зародыши будущего из хроники Достоевского вырастают в грандиозную и гротескную картину уже завершенного здания. "Строение каменное" — Единое Государство, тысячу лет назад покорившее своей власти весь земной шар и поставившее главной задачей с помощью стеклянного электрического огнедышащего ИНТЕГРАЛА

(некоей суперкосмической машины) "проинтегрировать бесконечное уравнение Вселенной и подчинить себе неведомых инопланетян, находящихся в "диком состоянии свободы" [15] Евгений Замятин. Мы //Знамя. 1988. № 4–5. В дальнейшем роман цитируется по этому изданию. . "Если они не поймут, что мы несем им математически безошибочное счастье, — цитирует Государственную Газету главный герой романа нумер Д-503, строитель ИНТЕГРАЛА и Хроникер повествования, — наш долг заставить их быть счастливыми".

Как понимают счастье в Едином Государстве? Нумера, победившие в результате Двухсотлетней войны (после которой выжило две десятых населения земного шара) старого Бога, старую жизнь и былую свободу, живут в мире прямых линий и видят над собою всегда одно и то же стерильно безоблачное небо. Нумера ходят по стеклянным мостовым, обитают в идеально прозрачных коробках-квартирах, созерцают, глядя сквозь стены домов, квадратные гармонии серо-голубых шеренг из самих себя. "Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час единомиллионно начинаем работу — единомиллионно кончаем. И сливаясь в единое, миллионнорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, мы подносим ложки ко рту и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и… отходим ко сну…" У нумеров одинаковы даже мысли. "Это потому, — объясняет одна из героинь романа, — что никто не "один", но "один из".

Контролю Единого Государства подлежат все сферы жизни нумеров, вплоть до сексуальной: и поскольку смысл бесчисленных жертв Двухсотлетней войны был прежде всего в том, чтобы стереть различия между нумерами, не оставив им повода для зависти или хотя бы сопоставления себя с другими, необходимо было обуздать Голод и Любовь — двух властелинов мира. Счастье, которое в Едином Государстве понимается как дробь, где блаженство и зависть — это числитель и знаменатель, требует самой жесткой, самой беспощадной — "ради счастья!" — регламентации знаменателя. Математически организованная стихия любви, когда дробь приближается к нулю, вырождается в "талонное право" — исторический "Lex sexualis": "всякий из нумеров имеет право — как на сексуальный продукт — на любой нумер". И вся сила переживаний — ярость, ревность, страсть, все бремя любви и ненависти — приведена в упорядоченном Государстве к "гармонической, приятно-полезной функции организма".