Джессика Гудман - Они хотят быть как мы [litres]

– Идиот, – бормочу я.

– Кроме шуток. В группе ходят слухи, что его поймали за превышение скорости возле Бухты мидий. Может, и за вождение в нетрезвом виде. Он сейчас в участке.

– Постой, ты серьезно? – Меня нисколько не удивляет то, что это произошло. Просто Джаред говорит об этом так беспечно, как будто не видит в случившемся ничего особенного – подумаешь, обычный облом.

Джаред кивает.

– Думаю, мы узнаем подробности в понедельник.

Я качаю головой, поражаясь глупости Роберта, Игроков и всей этой затеи.

– Я слышал, ты сегодня была у Миллеров, – говорит Джаред. – Брайс мне сказал. Он слышал, как вы там ворковали.

Я киваю и запихиваю в рот вилку с едой. Джаред смотрит на меня налитыми кровью, полуприкрытыми глазами.

– У вас что там, ребята? Типа шуры-муры? – спрашивает он.

Я с трудом сглатываю комок в горле и разглядываю слои баклажанов. Сыр сверху остыл, превратившись в плоский кусок резины.

– Нет.

– К лучшему, – говорит Джаред. – Генри еще не забыл тебя, знаешь?

Мое сердце тает, и я представляю себе милого, грустного Генри. Он никогда не подходил ко мне, но выражение его лица, когда я объявила ему о разрыве, до сих пор стоит перед глазами и терзает мне душу.

– К тому же Брайс говорит, что Адам сейчас в каком-то дерьме.

Он делает паузу, но я молчу.

– Странно, да?

– Странно, – эхом отзываюсь я.

– Вроде бы он проторчит здесь еще какое-то время. По крайней мере, до наших экзаменов. Может, с месяц. А потом уедет на стажировку в Лос-Анджелес. – Джаред отправляет в рот очередную порцию. – Во всяком случае, Брайс так сказал.

Экзамены. Уже на следующей неделе. А до этого Никки планирует посвящение. Их последнее испытание.

Я держу в себе все, что знаю, и до конца недели сижу ровно. Я отклоняю приглашение Никки присоединиться к столику Игроков на последние обеды, используя как отговорку неловкость из-за разрыва с Генри.

– Да ладно тебе, – умоляет Никки. – Осталась всего неделя. К тому же Роберт окончательно пришиблен всей этой историей с задержанием за пьяную езду. Его зачисление в Нью-Йоркский университет отменено, и сразу после выпускных экзаменов он должен пройти обязательную реабилитацию по решению суда.

– Так ему и надо, – говорю я.

Никки надувает губы, но потом кивает.

– Да, ты права.

Но даже щелчок по носу Роберту не заставит меня вернуться. Я качаю головой и крепко обнимаю ее, когда мы расстаемся в коридоре.

– Мне просто нужно еще немного времени. – Она понимает, о чем я говорю – о нашем с Рейчел плане, – и поэтому уступает. Так приятно снова делиться с ней секретами.

Я возвращаюсь в библиотеку, где читаю от корки до корки «Грозовой перевал», готовясь к выпускному экзамену по английской литературе, а затем просматриваю карточки для экзамена по физике, хотя теперь знаю их все наизусть. Я стараюсь не проверять электронную почту на предмет новостей о стипендии. Вместо этого после школы занимаюсь хозяйственными делами по поручениям мамы, курсируя между аптекой, фермерским рынком и магазином художественных товаров. Я даже навожу порядок в подвале, разбирая коробки, где хранятся мои старые контрольные работы и научные проекты времен начальной школы. Словом, всячески пытаюсь отвлечься от реальности. Убежать от того, что неумолимо надвигается. И прежде всего от сообщений Адама.

« Ты мне нужна».

«Пожалуйста».

«Мне больше не с кем здесь поговорить».

«Мама доводит меня до ручки».

«Почему ты не отвечаешь?»

«Прости меня за вчерашнее!»

Каждая эсэмэска будто кувалдой бьет меня в самое сердце, напоминая о том, кем я считала нас. Все, что я себе напридумывала, оказалось ложью.

И наконец я сдаюсь.

« Подхватила ужасный желудочный грипп. Суперзаразно!!!»

Он отвечает грустным смайликом: ☹

Когда я прихожу в школу в понедельник, последний понедельник перед выпускными экзаменами, мне хочется стать невидимкой. Я хочу впитать в себя все – звуки захлопывающихся шкафчиков в раздевалке; липкость парт, натертых воском; запах новизны в библиотеке, несмотря на то что книги древние. Я хочу запомнить, как в считаные мгновения сонный утренний гул сменяется лихорадочной суетой. Как бусинки глаз Вайнгартена блуждают по аудитории во время школьной линейки, как они задерживаются на мне, ожидая увидеть меня сломленной.

Я даже хочу запомнить, как выглядят Игроки издалека; как их стол за обедом кажется иногда спасительным плотом посреди океана, а порой – акулой, охотящейся за добычей. Как излучает легкость и доброту Квентин, когда протискивается вперед в очереди за сэндвичами и десятиклассники терпеливо ждут, пока он выбирает между фокаччей и чиабаттой. Я хочу запомнить, как уверенность Никки просачивается в любые взаимоотношения и как долго она шла к этому. Я хочу запомнить, как Марла таскает за собой хоккейную клюшку, словно защитное одеяло или дополнительный придаток. Как подрагивают губы Генри, когда он ведет утренний репортаж. Я даже хочу запомнить, как взгляд Роберта скользит по столовой, упиваясь этим миром, уверенный в том, что получит от него только лучшее.

Я хочу сохранить это место в своем сердце, прежде чем все здесь изменится навсегда.

Диспозиция готова, и дальше все происходит очень быстро. Дни пролетают незаметно, и вдруг наступает пятница, по-настоящему последний день в школе. В коридорах творится сумасшествие, все бурлит в предвкушении. И я тоже, но совсем по другим причинам.

Когда раздается последний звонок с уроков, кажется, что школа в огне. Все толкаются, пихаются, стремясь поскорее вырваться почти на свободу.

Я направляюсь к назначенному месту встречи – дому Никки, – где меня дожидается Рейчел. Мы наспех обнимаемся и ждем захода солнца.

Я сижу на террасе, растянувшись в шезлонге, и выискиваю свои созвездия. Ночь как по заказу. Все мои любимцы танцуют и скачут по небу. Я должна бы ерзать от страха, но мое дыхание ровное и спокойное. Может, потому, что у нас наконец-то есть четкий план.

– Готова? – спрашивает Рейчел. Она стоит надо мной, в джинсах и потрепанной черной толстовке. Глаза у нее уставшие, а кожа немного обвисла, как будто она постарела лет на десять за этот адский год. Мне хочется крепко обнять ее и сказать миллион раз спасибо. Я хочу запечатать ее улыбку и носить с собой, пока буду в одиночку исполнять следующую партию. Без ее храбрости ничего бы этого не случилось. Я бы шла по жизни, как корабль без курса, и когда-нибудь, возможно, разбилась бы о берег.

Но вместо этого я шепчу короткое «да» и отправляю сообщение. Ответ приходит почти сразу.

– Он едет, – говорю я. – Пятнадцать минут. – Мы сидим молча, пока между нами пробегает нервный ток. Наконец я вижу свет фар его любимого винтажного «Мерседеса». Дерьмовый панк-рок гремит из динамиков, и я пытаюсь вспомнить, что в этих нотах когда-то заставляло меня обмирать от счастья.