Мария Воронова - Без подводных камней [litres]

Заседательница покачала головой:

– А как быть с тем, что подсудимая пила? Насколько мне известно, алкоголь является отягчающим обстоятельством, а вовсе не смягчающим вину.

– Вы правы…

– Ну вот видите! Надралась, накуролесила и выходит теперь сухой из воды?

– Получается так, – вздохнула Ирина, понимая, что переупрямить Светлану Аркадьевну удастся нескоро.

– Так и вы нет-нет да и выпиваете бокальчик при случае, – ухмыльнулся Шубников, – и не видите в этом никакого преступления, верно?

– При чем тут это? – встрепенулась Ирина.

– При том, что патологическое опьянение и патологический аффект может произойти у любого человека. На личности не будем переходить, естественно, но в том числе и у любого из нас.

– Психиатр сам сказал, что нужен фон.

– Конечно, но бедная Валерия Михайловна не знала, что он у нее есть, и никто этого не знает. – Глаза Шубникова блеснули, и Ирина невольно подумала, что он хороший врач и любит свою работу, вон как воодушевился, ступив на профессиональную почву, – спровоцировать патологическое опьянение может что угодно. Черепно-мозговая травма, например, сотрясение мозга, о котором вы забыли или вообще не заметили, старая травма, от последствий которой вы считаете себя полностью излеченным, да в конце концов, перенесенный на ногах грипп. Вы думали, у вас просто болит голова, а на самом деле вы болели серозным менингитом. То есть, прошу прощения, не вы, тьфу-тьфу, а абстрактный пациент. Какое преступление в том, что добропорядочный гражданин в кругу друзей выпьет рюмку? Да никакого ровно!

– Прием алкоголя сам по себе вообще не преступление, – вставила Ирина.

– Нет, конечно, но есть разница, если я с подружкой пропущу по бокальчику для хорошего настроения или нажрусь как собака, зная, что водка вдохновляет не на самые благородные подвиги. Валерия Михайловна, согласно заключению экспертов, употребляла алкоголь очень умеренно, раз или два в месяц позволяла себе бокал вина или рюмку чего покрепче, и никогда не отмечала у себя извращенных реакций. Еще если бы она знала, что спиртное оказывает на нее такое мощное воздействие, то можно было бы придраться, зачем она пила в компании беременной женщины, но у нас-то… – Шубников театрально развел руками, подошел к окну и снова закурил. Это была наглость, третья сигарета подряд, но он так красиво излагал, что Ирине не хотелось его одергивать. – Валерия Михайловна при попустительстве родни считала себя совершенно нормальной женщиной с нормальными реакциями на скромную дозу алкоголя, поэтому спокойно выпила, потеряла сознание и, не владея собой, совершила страшное.

– А если она не сумасшедшая? – упиралась Светлана Аркадьевна.

Ирине пришлось напомнить себе, что дама задает совершенно логичные и нормальные вопросы, и не из тупости, а из желания добросовестно исполнить свой гражданский долг, а раздражение вызвано только несбыточной мечтой уйти домой пораньше. Надо срочно выкинуть из головы все суетные мысли, сосредоточиться на работе и возблагодарить судьбу, что заседатели придерживаются двух полярных точек зрения – а значит, они обязательно доберутся до истины, которая, как всегда, где-то посередине.

Ирина улыбнулась Светлане Аркадьевне:

– Вы не доверяете эксперту?

Заседательница скосила глаза в точности как Юрий Яковлев в роли Ивана Грозного, когда Шурик спрашивал, не думает ли он, что его хотят отравить.

– А почему у вас сомнения?

– Ну, знаете… – проговорила Светлана Аркадьевна. – Врачи… рука руку моет.

Ирина произнесла небольшую речь о том, что эксперт несет огромную ответственность, в том числе и уголовную, поэтому мало найдется смельчаков, готовых дать ложное заключение из цеховой солидарности или по блату. Все понимают, что это настолько себе дороже выйдет, что не соблазняются даже крупными взятками.

– И учтите, что психиатры не просто смотрят плюс‐минус пол-потолок, а у них есть специальные методики и объективные методы исследования, – добавил Шубников.

– Ладно, хорошо, пусть так, а если она симулировала сумасшествие в роддоме?

– Зачем? – пожала плечами Ирина. – Дай-ка на всякий случай поведу себя неадекватно, а то вдруг через тридцать лет муж бросит меня ради молодухи, так будет с чем под дурочку закосить, когда я убью ненавистную соперницу? Как-то сложновато, не находите?

– Я имею в виду, что ребенка реально подменили.

– Но…

– И научная гипотеза тоже могла быть не такая идиотская, как хотели нас убедить этот лощеный завкафедрой и лучшая подруга. Мы же не услышали ни слова по существу, только горячие уверения, что теории Гаккель представляют собой тупость и мракобесие.

Светлана Аркадьевна быстро нарисовала на листе бумаги человечка, горящего на костре, а рядом инквизитора в остроконечной шапке. Получилось очень забавно, в стиле французского карикатуриста Жана Эффеля, альбом которого «Сотворение мира» Егор обожал разглядывать, когда был помладше.

– Как вы хорошо рисуете, – удивилась Ирина.

– Спасибо, – смутилась Светлана Аркадьевна и деловито заговорила: – Я хочу сказать, что не было никаких идей, они просто разыграли перед нами спектакль. Да, что-то такое, наверное, произошло в роддоме. Может, детская сестра один раз положила ребенка на соседнюю кровать или рассказала, что чуть не перепутала младенца, но вовремя спохватилась. В общем, какое-то незначительное событие, вызвавшее у неуравновешенной и капризной профессорской доченьки бурную реакцию.

– А это возможно, – протянула Ирина.

– Ну конечно! Отряхнули от нафталина ту древнюю истерику и подумали, а почему бы не вырядить нашу дорогую Лерочку в сумасшедшие? В быту она известна разумным поведением, тут не подкопаешься, зато можно сказать, что она на работе несет полнейший бред и свято в него верит. Специальность-то сложная, лишь профессионал может оценить научную ценность этих высказываний, которые существуют только в лживых показаниях начальника и подруги. Я ведь тоже научный работник и знаю, что идеи фиксируются и документируются, и коль скоро Валерия Михайловна занималась на кафедре бумагами, то порядок был ей прекрасно известен. Подаются заявки на исследования, ты со своими теориями выступаешь не только в курилке, но и на заседаниях кафедры, которые ведутся под протокол.

Шубников вдруг оглушительно заржал и сказал, что у них на кафедре было не так. Бумаги валялись в виде скомканного шара на подоконнике, и разобрать их мог бы только опытный криминалист или археолог. Протоколы заседаний кафедры за последние пять лет писались с потолка в ночь перед проверкой, но обычно обходилось ящиком коньяка и хорошей закуской. «Но это у нас, – тут же поправился он, – мы же хирурги, животные, а у настоящих ученых все по-настоящему».