Мария Воронова - Без подводных камней [litres]

– Ладно, убедили! – Светлана Аркадьевна хлопнула ладонью по столу. – Пусть будет невменяемая.

Ирина помедлила. Вроде бы внутреннее убеждение сформировалось, но что-то мешает ему вольготно расположиться в ее судейской голове. Будто кнопку ему на стул подложили или ботинки выдали на размер меньше, этому капризному внутреннему убеждению. Что-то будто недоделала она, недосмотрела. Чувство похоже на то, когда сомневаешься, выключила ли ты утюг. Волнуешься, но когда с полдороги возвращаешься проверить, оказывается, что все в порядке.

Итак, Шубников, золото, сливки сливок народных заседателей, совершенно прав. Признаки патологического аффекта налицо, и, положа руку на сердце, если Валерия Михайловна его симулировала, то и в таком случае ее поведение нормальным не назовешь. Что же смущает? Не вызвали бригаду «скорой» для дачи показаний? Да, это минус, но несущественный, ведь выступали милиционер, работница домоуправления и соседка, бывшие на месте преступления одновременно с медиками. Не провели оценку несуществующего научного наследия Валерии Михайловны? Тоже недоработочка, только тогда они вступили бы на зыбкую почву, в которой увязли навсегда.

Главное, заключение экспертизы есть, а серьезных поводов сомневаться в нем нет. «Короче, выносим решение и передаем Гаккель медикам, – хмыкнула про себя Ирина, – прямо как инквизитор с картинки Светланы Аркадьевны. Выявили упорствующего еретика и отдали его для сожжения светским властям».

Шубников возвращался домой, старательно обходя винные магазины. Настроение было как после сложной операции. Последний шов наложен, но по инерции ты еще там, в операционном поле, мысленно повторяешь каждое движение, прикидываешь более удачную тактику, хотя понимаешь, дело сделано и ошибку уже не исправить. За время работы в поликлинике он уже забыл про это мучительное, но будоражащее чувство, отпускавшее только после того, как больной выписывался из госпиталя, и сейчас душу покалывало, как, бывает, болят окоченевшие пальцы, когда начинают отогреваться.

Вчера он не пил и на ясную голову все сделал правильно, как минимум добросовестно разобрался, а не подмахнул бумажку не читая, потому что буквы с похмелья расплываются перед глазами, да и вообще наплевать.

Вчера не пил и сегодня не будет, а два дня подряд это уже достижение. Полностью сухих, чтобы даже ни стакана перед сном. Такую победу будет обидно перечеркнуть, а там, глядишь, может он и выкарабкается… Шубников увидел перед гастрономом эллипсовидную цистерну с надписью «Пиво», с очередью, похожей на хвост воздушного змея. Какой‐то счастливец в болоньевой куртке и массивных очках аккуратно пробовал губами пену, шапкой возвышающуюся над рельефной стеклянной кружкой. Шубников издалека определил на ней крапинки росы, понял, что пиво свежее и холодное, сглотнул слюну, сгорбился и резко ускорил шаг.

Через два квартала он выдохнул, будто ушел от погони. Теперь основная задача – придумать, как убить одинокий трезвый вечер. Жену он потерял, женщины не завел, друзья растворились в благополучной и успешной жизни, будто улетели на другую планету. Некому позвонить, разве что медсестре Клавдии Константиновне. Она презирает его за то, какой он есть, но хотя бы не помнит, каким он был раньше. Поэтому перед ней не стыдно. Ладно, не так стыдно, как перед остальными.

Купить в булочной маленький квадратный тортик и напроситься на чай в вылизанной кухоньке с крахмальными занавесочками, такой же маленькой и квадратной, как тортик. Обсудить давно назревшие медицинские проблемы, вроде того, есть ли от мази Вишневского в мирное время какая-нибудь польза, кроме дикой вони, посмотреть вместе программу «Время», после которой полезть целоваться, а там что получится. По физиономии скорее всего получится…

Войдя во двор, Шубников увидел стоящую возле своей парадной новенькую красную «восьмерку» и понял, что его проблемы с досугом решены.

Из машины, которая благодаря своим необычным очертаниям получила в народе имя «зубило» и воспринималась как первая ласточка новой, иной жизни, где есть конверсия и самоокупаемость, а железный занавес разрушен мирными инициативами вроде одностороннего моратория, вышел Виталик. Шубников отметил, что выглядит он ничуть не хуже своего средства передвижения, такой же чистенький и лощеный, в джинсах, замшевых кроссовках «Адидас» и ветровке цвета бордо.

Шубникову стало неловко за свой затрапезный внешний вид, и он как-то сразу вспомнил, что давно не стригся, а сегодня и не брился. Утром было ничего, не заметно, но за день щеки будто обкидало песком.

– Пригласишь? – картинно прислонившись к дверце машины, Виталик достал пачку «Мальборо», открыл и протянул ему.

Шубников покачал головой, хотя причаститься красивой жизни хотелось.

– Благодарные пациенты? – он завел руки за спину подальше от искушения.

– Что есть, то есть, не жалуюсь. Так поднимемся?

– Здесь говори, – буркнул Шубников. Нечего Виталику видеть, в каком запустении он живет.

– Как хочешь, – бывший лучший друг затянулся и выдохнул приятный сладковатый дым не совсем ему в лицо, но где-то близко. Ясно, что он приехал по делу, но впечатление создавалось такое, что Виталику просто нравится унижать его.

– Я вообще никак не хочу.

– Прекрасно! Зачем же тогда звонишь нам, да еще в такую рань? Машку мне напугал, она весь день в себя не могла прийти.

– Не твое дело, – огрызнулся Шубников, – я ей звонил, а не тебе. У нас с ней общая дочь, имею право.

– Нет, Саша, извини, но ты свой выбор сделал. Ты сам отказался от жены и от Лизы, так что теперь она моя дочь.

Шубников подумал, что настоящий мужик за такое бы врезал, но для алкашей жизнь пишет другие правила.

– Ты сам сделал свой выбор, – с нажимом повторил Виталик, – никто водку в тебя насильно не вливал.

– Не вливал, – согласился Шубников.

– Вот именно. И не начинай, пожалуйста, про свои психические травмы. Это ты тоже сам решил, погнался за карьерой.

– Да, тут ты прав. Если бы я знал, что для карьеры достаточно подставить лучшего друга, конечно, я никуда бы не поехал.

Виталик поморщился:

– Я действовал в интересах больного.

– Ну да, ну да…

– Еще раз повторяю, никто тебя насильно не поил.

– Твоя правда.

– Вот интересно, это ты мне тычешь в глаза, а что я тебе нашел работу, когда никто с тобой связываться не хотел, это память услужливо вычеркнула.

Шубников промолчал.

– Саша, – Виталик заглянул ему в глаза, – я ведь несмотря ни на что считаю тебя своим другом и буду защищать дорогих тебе людей, даже если приходится защищать их от тебя самого.

– Эффектная фраза. Долго сочинял?

– А не надо сарказма. Подумай лучше не о себе, а о ребенке. Сейчас она знает, что у нее есть папа, мама и братик, как у всех нормальных людей, а ты хочешь взломать ее счастливый детский мир одним фактом своего появления? Ты понимаешь, какой это стресс для ребенка?