Мария Воронова - Без подводных камней [litres]

На свежем воздухе Ирину разморило, и когда суп сварился, она взяла побольше пледов, устроила себе на веранде гнездо в кресле-качалке и задремала, думая о том, как это здорово, когда дома, если тебе хочется спать, то ты и спишь, смело и свободно, а не украдкой, втягивая голову в плечи и каждую секунду ожидая окрика: «Лентяйка! Ишь разлеглась! А ну поднимайся!».

После замужества она долго привыкала к тому, что дома не надо непрерывно тянуться во фрунт, и не потому, что тебе снисходительно прощают твои несовершенства, а потому, что не надо, и все. Очень долго не верила, что ее можно любить просто за то, что она есть, а не за вкусную пищу, чистый дом и подтянутый внешний вид, и еще дольше не могла поверить, что выручать друг друга – это просто и естественно, как дышать. Что когда Кирилл забирает Володю из яселек и варит суп, он это делает не для того, чтобы не делать чего-то другого, искупить былые грехи или получить индульгенцию для будущих, а просто так. И рядом с ним она в конце концов научилась жить просто так, не заслуживая, не доказывая, а просто в любви и заботе.

Разбудили ее громкие голоса – это приехали Зейда с Гортензией Андреевной, несчастные страдальцы, вынужденные трудиться по субботам.

Из Витиного рюкзака раздавался красноречивый звон, а учительница привезла огромный пирог с капустой, так что, в принципе, суп можно было и не варить.

Ирина вскочила, чувствуя себя бодрой и отдохнувшей, хотя по часам выходило, что спала она всего пятнадцать минут.

– Витя, а где Яночка? – спросила она, расцеловавшись с Гортензией Андреевной, – уже хочется с нею пообщаться в неформальной обстановке.

– Та… – Зейда махнул могучей рукой, но Ирина не отставала.

Весной у Зейды начался серьезный роман с юной следовательницей Яной Подгорной, прославившейся тем, что она с риском для жизни задержала опасного преступника. Лучше начать карьеру можно, только родившись в семье министра внутренних дел, и Ирина искренне надеялась, что у Яны все сложится отлично, она не пропустит своего шанса, но была уверена, что первым делом девушка устроит личную жизнь и дальше будет действовать уже под фамилией Зейда. Только время шло, а свадьба все откладывалась по причине, больше актуальной для прошлого века, чем для нынешних дней. Выходить замуж Яне запрещали родители. В принципе, их можно было понять, ибо Витя по сути прекрасный человек, а по формальным признакам кошмар любого отца. Деревенский, без ленинградской прописки, да еще и хохол, что может быть хуже для интеллигентной семьи коренных петербужцев?

По классической схеме был поставлен ультиматум «или мы, или он», и домашняя девочка Яна заметалась между двух огней. Она любила Витю, но порвать с родителями было для нее немыслимо. Так пока и жили в состоянии холодной войны и неустойчивого равновесия. Витя пытался доказать, что он достоин руки, а Яна наводила мосты дружбы, которые злостно подрывались со стороны старшего поколения.

Вчера Зейда отправился смягчать отцовское сердце с помощью прекраснейшего самогона, чистейшего, как слеза девственницы (в рюкзаке возьмите контрольный образец).

Вручив будущему тестю этот нектар богов, Витя сказал, что его батя гений самогоноварения, а Янин папа бутылку милостиво взял, но как бы в пространство процедил известную истину, что природа, сотворив гения, отдыхает на его потомках. Решив не переводить беседу из абстрактной плоскости на личности, Зейда согласился с этим постулатом, но тут включилась Янина мама, вылила творение гения в раковину и вопросила у космоса, как ее родная дочь может встречаться с человеком, для которого распитие самогона является нормой жизни. Он бы еще шмат сала в газете принес.

– А я принес, – хмыкнул Витя, – но доставать не стал, раз така справа.

В общем, Зейда был в очередной раз изгнан из дому, Яна ушла с ним, но чувство вины так придавило ее, что выходные она решила провести с родителями, умоляя о прощении и доказывая, что суженый не так плох, как кажется на первый взгляд.

– Бедный, – улыбнулась Ирина, – тебе не позавидуешь.

– Та… – махнув рукой, Витя плюхнулся в кресло-качалку и закрыл глаза, – на мне природа отдохнула, а я на природе отдохну. Янку жалко.

Ирина вдруг поняла, что смущало ее в течение всего процесса, нахмурилась и схватилась рукой за лоб, чтобы не упустить мысль.

Гортензия Андреевна кашлянула:

– Позвольте, Витенька, дать вам стариковский совет. Вы знаете, что я обеими руками за почитание родителей, но когда человек ставит тебе ультиматум «или я, или что-то», обязательно нужно выбрать «что-то».

– Да? – услышав это, удивилась Ирина.

– Да, Ирочка. Если и есть исключения из этого правила, то мне они не известны. Принимая новый класс, я на первом родительском собрании говорю, что ультиматумы ставить нельзя. Или делай уроки, или ты мне не сын, – не педагогический прием, а наглый шантаж, и применять его нельзя. Запрещено.

– Эдак вся советская педагогика схлопнется, – буркнула Ирина.

– Ничего, выдержит. Вы же как-то обходитесь без него с Егоркой и Володенькой, и другие обойдутся, – Гортензия Андреевна решительно развязала толстую веревку, схватывающую горловину ее маленького рюкзачка, и достала бумажный кулек. – Так, товарищи, по дороге на электричку я купила чудесные помидоры, давайте сделаю салат.

– Отдыхайте, вы же прямо с работы. Витя, – скомандовала Ирина, – пусти Гортензию Андреевну в ее любимое кресло.

– Та я просто погрел…

– Без тебя уже нагрели, я все утро в нем проспала. Ты принеси себе шезлонг с чердака, Витенька.

– До Кирилла пойду.

Зейда утопал, а Ирина закутала Гортензию Андреевну в плед, раскачала слегка и собралась резать салат, но учительница окликнула ее:

– О чем задумались, Ирочка?

– Так…

– Ничего не случилось?

Ирина покачала головой. В самом деле, что за чушь ей приходит в голову! Природа отдохнула, надо же. Никакой это не научный факт, а обывательские и злопыхательские заблуждения. Когда сын академика становится академиком, приятнее думать, что он дурак и возвысился исключительно по блату, а не потому, что к хорошим генам и хорошему воспитанию прилагались усидчивость и трудолюбие. В общем, истина весьма спорная, но некоторые способности действительно передаются по наследству. Например, музыкальный слух. Когда Егора принимали в музыкальную школу, педагог прямо спрашивала, как с этим делом обстоит у старших поколений, и Ирина честно рассказала, что у отца был абсолютный слух, им с сестрой передался похуже, но тоже вполне приличный, а племянник вообще не хочет учить нотную грамоту, потому что безошибочно подбирает современные песни на гитаре и на фортепиано по слуху, а к большему не стремится. Если уж на то пошло, то у Бетховена и Моцарта отцы тоже были музыкантами. Существуют династии художников, например, разветвленное семейство Бенуа, подарившее миру целую плеяду видных деятелей изобразительного искусства, у Айвазовского сын, кажется, тоже стал живописцем.