Анна и Сергей Литвиновы - Тебя убьют первым [litres]

Рыжов разлил, женщина достала шоколадку. Пока все шло в верном направлении.

Выпили, не чокаясь.

– А ведь я вчера ночью вас встретил прямо у дома Талгата.

Она расхохоталась:

– Вы намекаете, что это я его?

– Я-то нет, ни на что не намекаю, а вот Вичка, Владькина внучка, серьезно так думает.

– С чего бы мне убивать этого Талгата?

– А с чего вы вообще сюда, на Байконур, снова вдруг приехали?

– Ох, мой дорогой, это такая длинная история!

– Мы ведь никуда не спешим.

Она повертела в руках опустевший стакан. Здесь, в гостинице, стаканы были граненые, как пятьдесят лет назад. И коньяк тогда был на полигоне в большущем дефиците. Долгое время – полный сухой закон. Офицеры и спецы в основном принимали внутрь спирт. Кто-то предварительно разводил, Радий пил чистоганом, девочкам, если их каким-то чудом удавалось заполучить в компанию, подкрашивали вареньем или компотом.

Рыжов понял невысказанную просьбу, налил даме. И себе тоже.

– Вы только не частите. Любите выпивать? Что я с вами, пьяным, буду делать?

«Ход ее мысли мне нравится, – подумал он. – Она уже заботится, что ей со мной придется что-то делать », – а вслух сказал:

– Не извольте беспокоиться, я держу удар хорошо. Вы обещали рассказать свою историю. – «Когда дама рассказывает, а ты покорно внимаешь, это их расслабляет. Только надо не терять темп, не давать им совсем забалтываться».

– А я ведь вас помню, – сказала она мечтательно.

– Да ну? – изумился он.

– Конечно. Я на ваш сольный концерт ходила, в Дом офицеров. И вы еще всегда на праздничных «сборниках» выступали. Мне очень нравилось.

– А что мы все на «вы»? Может, на брудершафт выпьем?

– Нет, пока рано, – загадочно улыбнулась Елена.

– Вы про Байконур былых времен все помните?

– Конечно. Я ведь и родилась здесь. В роддоме при госпитале.

– У меня там тоже дочка на свет появилась. Машка моя.

– А потом я школу закончила – и как оборвала все. А в перестройку и родителей к себе в Ленинград перетащила. Очень своевременно, как выяснилось. Сейчас-то их, увы, уже нет с нами.

– И никого здесь у вас совсем не осталось? – Рыжов, конечно, имел в виду другое: «Может, и вправду Талгат и есть тот, ради кого ты сюда сорвалась?»

– Был кое-кто.

– Был?

– Да нет, он живой, только для меня теперь уж точно все равно как умер.

– Значит, тут замешан мужчина. И вы ради него сюда сейчас приехали.

– В каком-то смысле. Но в очень небольшом. А главное – хотелось снова в детстве оказаться, к родному Байконуру прикоснуться.

– Мужчина, – напомнил Радий. – Давайте про него.

– А вы ревнуете! – засмеялась она.

– Конечно.

– О, это старая, как мир, история. Школьная любовь. Рассветы над Сыр-Дарьей, лавочки в парке, последний ряд в кинотеатре «Сатурн». Фильм не про любовь, про космос – «Козерог-один». И все вокруг – и мои родители, и его, и даже учителя – все только и шептались, да что шептались – в открытую говорили: что за прекрасная пара, совет вам да любовь! А потом – выпускной, аттестаты… Школы здесь, в городке, как вы знаете, прекрасные, учили нас блестяще, особенно по точным наукам. Для нас все вузы были открыты. И я все просила его: Юрочка – его Юрой зовут – Юрочка, поедем в Ленинград! Мне особенно в Ленинград хотелось, не в Москву, не в Ростов какой-нибудь. Такой прекрасный город, нас туда на экскурсию в девятом классе возили, и я влюбилась в него. Я просто бредила им: Фонтанка, Мойка, мосты, белые ночи… А он ни в какую: не хочу в твой Ленинград, хочу быть ракетчиком, как батя. Ну, и ссорились. И разругались в прах прямо на выпускном. И он уехал в свое РАУ [8] Ростовское артиллерийское училище – обиходное наименование Ростовского высшего военного командно-инженерного училища ракетных войск (РВВКИУ РВ) им. главного маршала артиллерии М. И. Неделина. В течение шестидесяти лет готовило военных инженеров-ракетчиков, в 2011 году было закрыто. . А я в Питер свой бросилась и легко в ЛИТМО, институт точной механики и оптики, поступила.

– О, ЛИТМО – серьезная контора!

– Я знаю… На зимние каникулы на первом курсе вернулась сюда, надеялась, конечно, его застать, но он чего-то там натворил в казарме, и его не выпустили. Ну, нас как-то родители, на расстоянии, все-таки помирили, стали мы писать друг другу. Но междугородняя любовь – не то, и он не любил эпистолярный жанр, да и я тоже. К весне письма прекратились. А потом, после первого курса, я домой возвращаюсь – и сразу, в первый же день, с ним сталкиваюсь. Неподалеку, на пляже, на берегу Сыр-Дарьи. А он – с какой-то девушкой. Вот, Елена, познакомься, моя жена. Жена?! Не невеста, не подружка, не знакомая? Жена?! Да, говорит, мы в мае поженились, прямо в Ростове, практически тайком, никого не спрашивали, на свадьбу не приглашали, одни только свидетели, да в «Золотом колосе» вчетвером посидели. И она такая смотрит на меня с превосходством, ухмыляется. Казачка, кровь с молоком! Потом разжирела, корова, мне докладывали, сто семьдесят кило весила!.. Знала она, конечно, от него, дурака, про нашу школьную любовь, догадалась сразу, кто я ему и что тут между нами творилось. А я ему там, прямо на пляже, при ней, выложила: «Гаденыш ты, Юрка! И не будет тебе счастья никогда, раз ты так со мною поступил!» В общем, в итоге все и получилось согласно моей анафеме. Не задалась у него жизнь. Но тут не мое проклятие, конечно, виновато, а то, что в стране все кувырком пошло. Какая в девяностые могла быть жизнь у ракетчика, офицера, здесь, на полигоне! Неправильно он, дурак, и профессию выбрал, да и жену – ведь я же ему говорила! Лучше б со мной в Питер отправился. Да только вот и у меня особо выдающегося счастья в жизни не случилось. Хотя замужем была, да, и дом – полная чаша, и супруг был уважаемый человек, и две дочери, сейчас уже взрослые. А вот такого, чтоб до головокружения, до потери пульса, никогда ни с кем больше не бывало. Что ж он за гаденыш, этот Юрка – присушил, приворожил!

Она разоткровенничалась. Ситуация располагала: чужая гостиница, незнакомый, но приятный и участливый человек.

– У меня еще хуже, – в тон ей кивнул Радий, и даже слезы выступили у него на ясных, совсем не старческих и очень синих глазах. – Только мою любовь, любовь всей моей жизни (да, так потом оказалось, она была любовь всей моей жизни), в самом молодом возрасте убили.

– У-би-ли?

– Да. А Вика, кстати, родная внучка ее. Моей Жанки. Знаете, как похожа! У меня иногда сердце вздрагивает, когда девчонка эта идет или улыбается – точь-в-точь Жанна, только одета по-современному.

– Подождите! Ничего не понимаю! Так Вика – ваша внучка? И внучка Владислава тоже?

– Владислава – да. Но нет, не моя. Только ее, Жанки… Но я перебил вас, Елена. Извините. Что дальше было? С ним, вашим любимым? И с вами?