Анна и Сергей Литвиновы - Тебя убьют первым [litres]

– А что дальше? Жизнь прошла. Дочери разъехались, теперь далеко от меня. А муж скончался три года назад. Его в одночасье не стало. Его убили. Ох, не хочу рассказывать.

– Сочувствую.

– Что уж теперь? Да, все у меня по жизни есть: квартира в самом центре самого красивого города на земле – на Мойке, дом в Комарово на первой линии. Я после смерти мужа от дел тоже отошла. По специальности я после ЛИТМО все равно почти не работала, хоть мне и нравилось. Переучилась на бухгалтера, мужу помогала. А теперь вот езжу по миру, гуляю, смотрю. У дочерей бываю, когда приглашают. Жаль, внуков никак не дождусь.

– А он-то что? Ваша школьная любовь?

– А он все здесь, на Байконуре. Как приехал сюда лейтехой в восемьдесят восьмом, так и служил. Самый первый – и последний – «Коршун» запускал. Но времена-то изменились. В девяностые здесь, говорят, вообще ужас что творилось. Денег ни гроша. Город зимой разморозили. Ни тепла, ни света. Баба ему (эта, толстенная) изменяла. Мне доброжелатели докладывали.

– Кошмар.

– Вот именно. Дослужился Юрка все-таки до полковника. Ушел в отставку. Сейчас на пенсии. Один. Бобыль. Баба эта его, казачка, год как умерла. Скоропостижно, от инсульта, в одночасье – он хоть не мучился с нею. Тоже две дочери у них. Обе уехали, отца не больно-то жалуют. Сидит один в квартире. Пьет. Несет всякую пургу. До магазина еле доходит – ножки больные. Абсолютная развалина, и совершенно ничего общего с тем Юркой, какого я помнила. Меня, сцуко, не узнал! И даже по имени не вспомнил! Я сказала, кто я. А он: ах, шепчет, Леночка – а я-то по глазам вижу: не помнит ничего!

– Зря вы к нему вечером пошли, – проницательно заметил Радий. – Надо было с утра, когда он еще чуть теплый.

– Да там, по-моему, все равно – смешались в кучу кони, люди.

– Пусть даже так – старый, пьяный, больной. А все равно лучше, чем раз – и насмерть в двадцать пять лет. Совсем молодой. Как Жанка.

– Ох, не знаю.

– Давайте лучше выпьем. За помин души моей Жанки, которую я никак забыть не могу. А вы зато теперь своего очень быстро забудете. Закроете этот, как говорится, гештальт – и начнете новую жизнь, светлую.

– Какие вы слова знаете, – улыбнулась она сквозь слезы, – гештальт.

– Да мы, советские офицеры, многое еще знаем и могем.

– А вы самоуверенны.

– На том стоим. И сейчас, по-моему, наступило самое время выпить на брудершафт.

– Давайте.

– Я думаю, рассказ Талгата можно проверить, – сказал Денис.

– Что ты имеешь в виду?

Все у нас с Денисом той ночью было не по правилам. Как и во всей нашей короткой связи. Верный признак того, что я как дура влюбилась.

Я так оберегала себя от этого! Влюбленный – хуже пьяного. Совсем себе не принадлежит. Совершает огромное количество безумных, идиотских поступков.

Нельзя было прыгать к молодому человеку в койку на третий день знакомства. Нельзя было идти к нему домой – в эту убогую съемную панельную квартирку, да где, в пустынном Байконуре! Нельзя вообще, по советам всех женских сайтов и журналов, связываться с тем, кто ниже тебя по социальному статусу. Впрочем, стоп: почему Денис ниже? Да, я работаю в крупной корпорации, начальник подразделения. Но ведь Диня, как ни крути, хозяин собственного бизнеса. Пусть маленького, странного, экскурсионного – но все-таки. Фирма «БКП», «Большое космическое путешествие», надо же. Но главное – он такой красивый, и милый, и бархатный! И так хорошо говорит, и так понимает меня…

Нет, ничего подобного со мной правда до сих пор по жизни не было. Ни с Яриком, ни с кем. С Денисом я все время была как пьяная и как будто плыла куда-то. И чувствовала себя мягкой, податливой – как воск или пластилин. И были ослепительные вспышки, и неурочное забвение, и пробуждения в объятиях.

Все не по правилам, где самое малое нарушение – ночные вылазки на кухню, когда вдруг нестерпимо захотелось есть, и мы нашли в холодильнике колбасу и сыр, и делали бутеры, и запивали теплым сладким чаем – плевать на все диеты!

Там, на кухне, и начался тот разговор.

– Как мы можем проверить изыскания убитого? – спросила я.

– Надо найти тех мужиков, которые интервью Талгату давали. Чтобы они подтвердили свой рассказ. И что Талгат ничего не придумал.

– Как их найдешь? Спиной стоят, в шапке с ушами или в темноте.

– Надо еще раз видос посмотреть. Что-то мне там смутно напоминает, не могу вспомнить что. И еще Талгат говорил про тот, боевой, летавший «Коршун», что в МИКе стоял с обвалившейся крышей, – что его подменили.

– Да, и что?

– Значит, откуда-то взяли подменный.

– И?

– А взять его могли только из «Усыпальни богов».

– Откуда??

– Так у нас монтажно-заправочный корпус называют. Или сооружение номер восемьдесят. – Диня взял меня за руку, провел в гостиную, к спутниковой карте и ткнул где. – Вот тут, на площадке сто двенадцать – а. Тоже заброшенный ангар. Гигантский. В нем второй летный экземпляр стоял, или изделие один – ноль два, или «Коршун-два». И рядом еще один орбитально-космический самолет – технологический макет для отработки предстартовых операций. Вот хорошо бы туда забраться, посмотреть, на месте ли оба.

– Ой, давай залезем! – загорелась я. Мне сразу вспомнились гулявшие по Интернету фотки и видосики. Огромный темный ангар, пыль, птичий помет, и там – громадные и гордые, но брошенные «птички». – Это ж какую тему можно для инстаграма снять!

– О нет, только не снять. Выложишь – и меня сразу вычислят. А узнают, что я в заброшенный МЗК лазил, да еще туристку водил, – сразу вышвырнут отсюда. Аккредитации лишат, и мне здесь больше тогда не работать. Да и не жить.

– Ладно, заберемся потихоньку. Без широкого оповещения общественности.

– Ты спи. А я пойду видосики посмотрю – может, определюсь, кто там в талгатовском фильме снимался.

На дворе еще только слегка брезжило, и я снова вернулась в спальню и забралась в кровать. Конечно, все здесь мне немного жало, как новые, неразношенные туфли: чужая квартира, чужая постель, чужой мужчина. Но, с другой стороны, Диня был таким ласковым, таким милым. Таким красивым.

Я пригрелась и уснула.

Пробудилась оттого, что мой принц принес мне кофе. Он уже запомнил, как я люблю: очень крепкий, без сахара и молока.

Такой, сволочь, заботливый, красивый, стройный, в фартуке на голое тело…

– Какая программа на сегодня? – сладко потянулась я. Откровенно говоря, мечталось, чтобы он сказал: к черту все программы, проведем день вместе. И даже если б предложил вовсе не выходить из дома, я бы согласилась.

– У вашей группы сегодня все спокойно: экскурсия по городу. Я попрошу Элоизу ее провести.

– И ты знаешь, я поняла: мне, наверное, надо заменить билет.

– Да? Ты ведь, по-моему, поездом собиралась в М., завтра в полвторого?