Тана Френч - Искатель [litres]

– Не. Все шик. Спокночи. – Уходя обратно в спальню, посылает ему через плечо перекошенную ухмылку. – Зовите, если надо будет вам задницу прикрыть.

– Язва, – бросает Кел в закрывающуюся дверь. – Брысь отсюда.

– Похоже, нынче ей бы вам на ночь сказку рассказывать, – говорит Лена, поглядывая поверх книги.

– Не шутки это, – говорит Кел. Уютненькая Ленина одежка раздражает его будь здоров. Не собирается он просить ее помочь ему переодеться, а это значит, что спать придется в залитых кровью шмотках.

– По-моему, как раз вы и не относитесь ко всему этому достаточно серьезно, – замечает Лена. – Теперь-то с дурацкими поступками покончено?

– Я б мечтал, – говорит Кел. Пытается сообразить, как бы нагнуться за одеждой Трей безболезненнее всего. Бросает это занятие и отправляется на матрас. – Я просто не вижу, как без них обойтись.

Лена вздергивает бровь и продолжает читать. Кел чуть ли не пьян от усталости. Поворачивается к Лене спиной и не смыкает глаз, тыкая себя в больное колено, пока фонарик не гаснет и дом не погружается во тьму – и пока дыхание у Лены не замедляется. Затем предельно тихо выпрастывается из постели, встает и придвигает кресло к окну. Нелли открывает глаза, но Кел шепчет ей: “Нелли хорошая”, и она еще разок стукает хвостом и засыпает. Кел укладывает “хенри” на подоконник и усаживается перед ним, глядя в ночь.

Луна в небе на три четверти, луна конокрада, высоко над кронами. В ее свете поля размытые, неземные, слово туман, в каком можно потеряться, бескрайний простор их иссечен резкой черной путаницей изгородей и каменных стенок. Движется лишь всякое малое, мерцает в траве и среди звезд, занято своим делом.

Кел думает о тех пацанах, что оставили свои жизни этой земле: о тех троих пьяных, чья машина слетела с дороги и взвилась к звездам где-то за Гортином, о мальчишке за рекой с петлей в руках; может – или даже вероятно, – о Брендане Редди. Он раздумывает, не то чтоб веря в призраков, не бродят ли тут призраки этих ребят. Сдается ему, что если и бродят, то даже накинь он куртку и отправься проселками и горными склонами, он их не встретит. Их жизни и смерти возникли из той земли, из какой не сделан Кел, не сеял он на ней и не жал, а они в нее впитались. Он сквозь них пройдет и не ощутит никакого тревожного покалывания. Интересно, встречала ли их Трей, шагая долгой дорогой домой под гаснущими небесами.

– Поспите, – доносится из угла тихий Ленин голос. – Я посторожу.

– Мне нормально, – говорит Кел. – Не устроюсь никак на той штуке. Но спасибо.

– Вам надо поспать – после такого-то дня. – Он слышит шорох движения и ворчание Нелли, с матраса поднимается Ленина фигура, идет к нему. – Ну? – Ее рука ложится ему на здоровое плечо. – Давайте-ка.

Кел не шевелится. Они смотрят в окно, бок о бок.

– Красивое место, – говорит он.

– Маленькое, – говорит Лена. – Жуть какое маленькое.

Кел задумывается, сложилось бы оно как-то иначе для всех тех мертвых пацанов, если б тянулось у них от порога на много дней пустое шоссе, о каком он грезил на днях, чтоб по ночам пело им в уши что-то другое – не выпивка и не петля. Может, и нет – для большинства из них. Он знает многих пацанов, у кого и шоссе было под рукой, а они все равно ловили иглу или пулю. Но как обстояло с Бренданом Редди?

– Но такое я искал, – говорит он. – Маленькое место. Маленький город в маленькой стране. Казалось, это гораздо проще понять. Видно, тут я промахнулся.

Лена тихонько и ехидно фыркает. Рука ее все еще у него на плече. Келу интересно, что произойдет, если он положит свою ладонь поверх, встанет из кресла и обнимет Лену. Нет, если учесть его разнообразные увечья, ему это не удастся, даже если б он точно этого хотел, но все-таки интересно, ляжет ли она с ним и, если да, проснется ли он поутру, зная, к добру или худу, что он тут навсегда.

– Идите спать, – говорит Лена. Слегка выталкивает его из кресла за плечо.

Тут Кел подчиняется.

– Если что случится – будите, – говорит. – Даже если вроде ерунда.

– Разбужу, ага. Ну и на всякий случай: я умею с ружьем. Вы в надежных руках.

– Это хорошо, – говорит Кел. Втаскивает себя на матрас и засыпает, не успев натянуть одеяло.

Несколько раз за ночь он полупросыпается – от вспышки боли, когда поворачивается, или от всплеска адреналина невесть откуда. И каждый раз Лена сидит в кресле, руки лежат поверх “хенри” у нее на коленях, профиль вскинут вверх, она смотрит в небо.

Кел спит долго; спал бы и дальше, но Лена его будит. Первое движение вырывает из него рык боли, но постепенно мышцы худо-бедно расслабляются, и ему удается сесть, хоть он и морщится на дюжину ладов.

– Иисусе, – говорит Кел, медленно соображая, что к чему.

– Завтрак, – объявляет Лена. – Похоже, вы его не унюхали – с таким-то носом.

– Вы храпели, – уведомляет его Трей из-за стола.

– Что-нибудь стряслось? – спрашивает Кел. Болит у него везде, где ожидалось, но хоть голос звучит повнятнее. – Кто-нибудь приходил?

– Ничегошеньки, – отвечает Лена. – Ничего не видела, ничего не слышала, Нелли не шелохнулась, ни единого бандита подстрелить не удалось. Вставайте, позавтракайте. Ты тоже храпишь, – добавляет она, обращаясь к Трей, та взирает на Лену скептически.

Стол заставлен чуть ли не всей посудой, какая у Кела водится, и вся она наполнена снедью: бекон, яйца, башня тостов. Трей уже обжирается. Келу так давно никто не готовил завтрак, что получилось даже трогательнее, чем Лена, возможно, предполагала.

– Это все потому, что я не была уверена, справитесь ли вы сами хоть как-то, – поясняет она, смеясь над выражением у него на лице. – Вы, скорее всего, ни хрена не умеете готовить.

– Он умеет кролика, – говорит Трей с полным ртом. – И рыбу. Прям роскошно.

– Крольчатину я на завтрак не ем, – уведомляет Лена. У них с Трей, судя по всему, пока Кел спал, сложилось взаимопонимание. – Да и рыбу тоже. И не знаю ваших склонностей. Доверяю своим.

– Докажу вам как-нибудь, – говорит Кел, – если захотите. В знак благодарности. Когда все чуть-чуть уляжется.

– Давайте, – говорит Лена, которой явно нет дела до того, уляжется ли что-то в ее жизни и уж точно в жизни Кела. – Ешьте пока вот это, чтоб не остыло.

Завтрак хорош. Кел обнаруживает, что ему хочется всякого сочного соленого, а у Лены на это рука щедрая: она пережарила весь бекон, какой нашла в доме, а тосты намазаны маслом так, что с них аж капает. Идет дождь, не проливной, но настойчивый, долгими изгибистыми полотнищами; в полях под плоским серым небом коровы сбиваются в кучу и не поднимают голов от травы. У дня странный, непоколебимый покой военного времени, словно дом осажден так наглухо, что и думать об этом незачем, пока они не поймут, что же дальше.