Тана Френч - Искатель [litres]

– Исусе Христе…

– Я сказала – стоять !

– Я убит, она, бля, меня подстрелила…

– Где мой брат – или я всех вас, бля, поубиваю!

Келу как-то удается схватиться за мешок и стащить его с головы. Мир кренится и бурлит, и ясно видно лишь одно: золотой луч, как от маяка, разливается по траве, а в вершине его, очерком в ярком прямоугольнике открытой двери, Трей наставляет ружье. Трей выходит из дома, как с огнеметом, заряженная до краев накопленной за всю жизнь яростью, готовая спалить дотла все на мили вокруг.

– Малая! – орет Кел и слышит отзвук над потрясенными темными полями. – Стой! Это я! – С трудом встает, покачиваясь и спотыкаясь, волоча ногу, шмыгая носом и сплевывая кровь. – Не стреляй в меня!

– Убирайся, нахер, с дороги! – орет Трей в ответ. Выговор сделался грубее и неукротимее, прямо с гор на зубастом ветре, но голос ясный и собранный.

За Келом кто-то пыхтит сквозь стиснутые зубы:

– Рука, рука, блядь.

А кто-то еще тихо огрызается:

– Заткнись.

И следом наступает полная тишина – уж насколько ему слышно за стуком и бульканьем у себя в голове. Тем, кто сейчас следит за каждым движением Трей, хватает соображения не относиться к ней легкомысленно.

Кел раскидывает руки и бросается перед ними.

– Малая, – кричит он, – нет. – Он знает, что существуют слова, какими он когда-то вымаливал оружие у людей из рук, обещания, утешения. Ничего не осталось.

– Уйди с дороги – или и тебя шлепну!

Вокруг Кела все качается и рябит, но ее силуэт в дверном проеме недвижим, как памятник; тяжелое ружье у ее плеча не шелохнется. Если эти люди ей откажут или соврут – а может, даже если скажут правду, – она их всех отправит на тот свет.

– Малая, – кричит он. Голос рван от пыли и крови. – Малая, скажи им, чтоб убирались.

– Где Брендан?

– Прошу, малая, – кричит Кел. Голос ломается. – Прошу. Пусть убираются. Умоляю тебя.

Полная холодная ночная тишина длится три вздоха. А затем “хенри” палит еще раз. Грачи срываются со своего дерева громадным черным фейерверком крыльев и суматохи. Голова у Кела откидывается, и он воет, как зверь, в ночное небо.

Хватая ртом воздух, парализованный между тем, чтобы рвануться за ружьем и оценить нанесенный ущерб, он слышит крик Трей:

– Валите нахер все!

– Уходим! – кричит в ответ мужской голос позади Кела.

Еще секунда нужна потрясенному мозгу Кела, чтобы сообразить. Трей целилась в воздух, в кроны деревьев.

– Нахер валите с этой земли!

– У меня кровь, господи всемогущий, глянь…

– Идем, идем, идем…

Тяжкое пыхтение, путаница голосов, не разобрать, поспешные шаги по траве. Кел оборачивается поглядеть, кто это был, но тут колено подкашивается, и он медленно и неизящно плюхается на зад. Люди уже исчезают во тьме. Три торопливые черные фигуры держатся друг к другу поближе, головы пригнуты.

Кел сидит где сел, прижимает рукав куртки к истекающему кровью носу. Трей стоит на пороге, ружье у плеча. Грачи кружат и матерятся, а затем, слегка угомонившись, усаживаются на дерево, чтобы говниться в уюте.

Когда приглушенные голоса тают на проселке, Трей опускает ружье и в луче света размашисто шагает к Келу. Он отводит рукав от лица ровно на то время, чтобы успеть сказать:

– Предохранитель. Поставь на предохранитель.

– Поставила, – говорит Трей. Склоняется к нему, чтобы рассмотреть сквозь темень. – Как вы?

– Жить буду, – отвечает Кел. Пытается обустроить конечности так, чтобы удалось встать. – Надо зайти внутрь. Пока не вернулись.

– Не вернутся, – говорит довольная Трей. – Одного я зацепила что надо.

– Ладно, – говорит Кел. Не сформулировать ему сейчас, что если они все же вернутся, то при них тоже будет оружие. Ему удается встать, слегка покачиваясь, и он прикидывает, выдержит ли колено.

– Так, – говорит Трей. Обхватывает его за спину, принимает его вес на свое тощее плечо. – Идем.

– Нет, – говорит Кел. Думает о ее увечьях, которые сейчас представляет смутно, однако то, что помнит, – ужасно.

Трей не обращает внимания и шагает к дому, Кел сознает, что идет с ней. Они бредут по траве, то выпадая из света, то возвращаясь к нему, подпирая друг дружку, как пара пьянчуг. Оба пыхтят. Кел чувствует каждый дюйм тьмы, расстилающейся вокруг, – и каждый дюйм их тел представляет собой безупречную мишень. Старается хромать проворнее.

Когда захлопывает за собой дверь и запирает на два замка, у него содрогаются все до единой мышцы. Внезапный яркий свет шибает по глазам.

– Дай полотенце, – говорит он, падая на стул у стола. – И зеркало.

Трей оставляет “хенри” на кухонной стойке и приносит Келу что попросил, а затем тазик с водой и аптечку и висит над ним, пока он промокает нос полотенцем.

– Вы как? – переспрашивает.

Кел улавливает напряжение у нее в голосе. Глубоко вздыхает – чтоб стало поровнее.

– Типа такого, как у тебя вчера, – отвечает сквозь полотенце. – Потрепали хорошо, но бывало и хуже.

Малая нависает еще минуту, смотрит на него, теребит пальцем губу. Затем внезапно отправляется к морозилке, возится в ней. Пока не остановилась кровь, Кел задирает штанину, проверяет колено. Багровое, распухшее, поперек полоса еще темнее, но, поэкспериментировав, Кел почти не сомневается, что не сломано. Ключица наверняка треснула: стоит шевельнуть плечом, как стреляет болью. Правда, очень осторожно ощупав ее, он обнаруживает, что линия прямая. Значит, вправлять не понадобится, это хорошо. Кел определенно предпочел бы не объяснять всего этого врачу.

Трей бросает на стол перед ним два пластиковых пакета со льдом.

– Что еще? – спрашивает.

– Перевязь понадобится, – говорит Кел. – Простыня в уборной на окне, она длинная, снизу полосу можно отрезать. Ножницы вон в том ящике.

Трей идет в уборную, возвращается, мастерит из того, что отрезала, грязную, но годную перевязь. Когда им удается стащить с Кела куртку и приладить перевязь, Трей забирается на кухонную стойку, откуда можно следить за окном.

Нос кровить перестал. Кел ощупывает его, стараясь не показывать малой, что морщится при каждом касании. Нос разнесло вдвое против обычных размеров, но на ощупь очертания вроде не изменились. Дрожь унялась, можно худо-бедно умыть лицо, макая в таз уголок полотенца. В зеркале он смотрится примерно так, как и ожидал: нос похож на помидор, назревают два фингала под глазами, хотя и близко не такие зрелищные, как у малой.

Трей наблюдает за ним.

– Ты глянь на нас, – говорит Кел. Голос такой же глухой и смазанный, как сквозь полотенце. – Парочка битых бродячих дворняжек.

Трей кивает. Не разобрать, насколько все это ее потрясло. На лице по-прежнему эта жесткая, сосредоточенная решимость, какую он слышал у нее в голосе еще во дворе, при оружии. Вроде как не к месту такая решимость у ребенка. Келу кажется, что он должен что-то с этим сделать, но прямо сейчас не сообразит, что именно.