Ирина Лобусова - Гранатовый дом

Но настоящий взрыв негодования западной прессы вызвало сообщение о заключении в психиатрическую больницу известного биолога Ж. Медведева, в защиту которого выступили Солженицын, Капица, Тамм, Сахаров, Леонтович, Энгельгардт.

В печати стали появляться свидетельства пребывания в советских «психушках» известных правозащитников — Патрушева, Горбаневской, Григоренко, Нарица, Буковского, Есенина-Вольпина — и отклики на них Солженицына, Ферона, Марченко, Амальрика, Зожа, Кирсанова, Брамберга и других.

Идеологическим обоснованием для органов безопасности, прокуратуры и суда по борьбе с инакомыслием, «контрреволюционными преступлениями» стало письмо ЦК КПСС от 19 декабря 1956 года. В нем указывалось, что «недопустимы никакие послабления, когда идет речь о сознательной антисоветской деятельности вражеских элементов. В этой связи Верховный суд СССР предусматривал обсуждение вопроса об издании руководящего разъяснения судам, в котором определялись бы четкие мотивы для осуждения инакомыслящих. Сомнению не подлежало наказание за антисоветскую агитацию, если точно устанавливалось, что привлеченное к уголовной ответственности лицо действовало с контрреволюционной целью, будучи враждебно настроенным по отношению к советскому строю или в результате своей недостаточной политической сознательности, неправильной оценки происходящего».

Помимо получивших широкую известность случаев помещения политических инакомыслящих в психиатрические больницы, имели место «локальные конфликты» граждан с представителями власти, заканчивавшиеся принудительной госпитализацией, хотя клинических оснований для этого не было. Такого рода репрессиям подвергались, в частности, лица, обращавшиеся с жалобами на бюрократизм и те или иные злоупотребления местных властей в высшие органы государственной власти: Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета, Совет Министров.

А. Д. Сахаров писал, что в некоторых центральных учреждениях, таких как приемные Прокуратуры СССР и Верховного Совета, существовала система направлять особо настойчивых посетителей в психиатрические больницы. К числу этих посетителей относились люди, безуспешно добивавшиеся справедливости по причине конфликтов с начальством на работе, незаконного увольнения и в других подобных случаях. В документах Московской Хельсинкской группы отмечалось: «Примерно 12 человек в день милиция направляет дежурным психиатрам только из приемной Верховного Совета СССР; кроме того, еще 2–3 человека из тех, кто пытался пройти в посольство; кроме того, неопределенное число из других мест присутствия, а также — прямо с улицы. Из них примерно половина — госпитализируется».

В совместной записке руководителей КГБ, МВД, Генеральной прокуратуры и Минздрава СССР, направленной в ЦК КПСС 31 августа 1967 года, упоминалось:

«Особую опасность вызывают приезжие в большом числе в Москву лица, страдающие манией посещения в большом числе государственных учреждений, встреч с руководителями партии и правительства, бредящие антисоветскими идеями. Всего из приемных центральных учреждений и ведомств в 1966–1967 гг. были доставлены в больницы свыше 1800 психически больных, склонных к общественно опасным действиям».

Значительно большее количество людей, по сравнению с числом прошедших через судебные процедуры жертв репрессий, было подвергнуто внесудебным психиатрическим репрессиям. К числу таких репрессий относились, в частности, случаи принудительной госпитализации в психиатрические больницы на короткий срок, зачастую на один или два дня, по указанию партийных или государственных органов.

Дважды в год люди, состоящие на психиатрическом учете, недобровольно госпитализировались в психиатрические стационары не по медицинским показаниям, а по указаниям чиновников. За две недели до больших советских праздников — 7 ноября и 1 мая — райкомы и горкомы КПСС секретно направляли главврачам психбольниц распоряжения на время госпитализировать в психиатрические больницы людей с непредсказуемым поведением (в том числе инакомыслящих и многих верующих), чтобы обеспечить общественный порядок во время праздников. Во время партийных съездов, визитов зарубежных государственных деятелей многие диссиденты помещались в психиатрические больницы общего типа на 1–2 недели или месяц.

С 1960 года советская психиатрия находилась в особо сложном состоянии. Наука плотно сосуществовала в связке с советской партией и порой обслуживала ее интересы, а не свои цели. В советской психиатрии основным критерием психической патологии служила неспособность пациента социально адаптироваться, приспособиться лояльно к власти.

Этот критерий стал удобным инструментов в карательной психиатрии. К примеру, когда человек объявлял голодовку по политическим мотивам, ему приписывали отсутствие социальной адаптации, ведь его действия противоречили общепринятым советским нормам.

Поэтому и появилась уже упоминаемая «вялотекущая шизофрения» — диагноз, удобный власти, придуманный психиатром Андреем Снежневским. Это разновидность заболевания, при котором шизофрения прогрессирует слабо и полностью отсутствует свойственная ей симптоматика. Под этот удобный для карательной психиатрии диагноз мог попасть каждый…

Емельянов не мог и представить себе, что у Али может быть такой голос. Он не видел ее лица, но не сомневался, что сейчас она похожа на ужасную старуху в приступе невыносимого, жестокого горя… Когда плачут, рыдают, нелепо раскрыв рот, и даже не думают о том, как это выглядит со стороны. Так бывает в моменты настолько страшного отчаяния, что все остальное, по сравнению с этим горем, меркнет и теряет смысл.

Аля плакала. Вместо слов из ее горла доносились лишь рыдания. И это жуткое ощущение трагедии, исходящей от нее, сбило Константина с толку, он не смог сдержать себя и заорал, изо всех сил заорал в трубку:

— Говори, дура! Что произошло? Не глотай слова! Говори!..

Было около полуночи, когда смертельно уставший после 18-часового допроса вора-домушника, бывшего в полной несознанке, Емельянов вернулся домой. И, едва отворив дверь, услышал, как разрывается телефон. Судя по тому, какими испуганными глазами глядели на него коты, он звонил все время.

Подняв трубку, Емельянов услышал женские рыдания. А потом с сожалением и раздражением вспомнил, что дал свой телефон Але. По глупости, конечно. И вот теперь она позвонила ему.

— Беда… С ним произошла беда, — рыдала Аля в трубку, — я чувствовала это!..