Наталья Андреева - Соло для пистолета с оркестром

— Я… — начал было он, но Юлия оборвала:

— Не надо. Митя и так все знает. Мы вместе искали твои следы. Я не верила. Может быть потому, что для меня ты умер еще тогда, когда перестал отвечать на мои звонки и письма. Помнишь случайную встречу в магазине? Потом мы увиделись только на твоих похоронах, — горько усмехнулась она. — Я была там. Я знаю теперь даже, что за человек лежит в той могиле, на которую я не раз приносила цветы. Когда Митя доказал мне, что Андре Никольски — это Аким Шевалье, я сама хотела рассказать ему, что это мой сводный брат. Но тогда Митя мог с полным правом спросить, почему я не была с самого начала откровенна? Перестал бы мне доверять. Мне не хотелось никаких признаний, ничего из моей прошлой жизни, что могло бы его огорчить. Он хотел сделать все сам. Так гордился своим талантом, своими выдумками. Я потакала, как могла. Пусть думает, что он — самый гениальный сыщик на всем белом свете.

Это его любимая игрушка, жестоко ее отнимать. Я наконец-то была по-настоящему счастлива с ним. И любима. И за те два месяца, что мы прожили вместе в этом доме, привыкла к своему счастью. Оно мне дорого. Самое дорогое, что у меня осталось. И теперь я его теряю.

— Так тебя подозревают в убийстве? — хрипло спросил Аким Шевалье.

— Да. Вчера меня вызывал Мельников. На Петровку. Аким, он нашел нового свидетеля! Вернее, свидетель нашелся сам. Кто-то вернулся из длительной командировки и захотел дать показания. Они теперь знают, что это была моя машина. Знают ее марку и номер. Аким, я дам тебе пистолет.

— Зачем? — не понял он.

Юлия разволновалась. Заговорила быстро и бессвязно:

— Ну, как ты не понимаешь! Я скажу, что ты приезжал ко мне, просил мою машину. Я дала. Ты переоделся в женщину, нацепил солнцезащитные очки и парик. Ведь ты умеешь гримироваться! Ты же режиссер! Были сумерки, никого не удивит, что тебя приняли за женщину. Я стреляла, не выходя из машины. Никто не скажет, какого роста была женщина. Ты, мол, хотел, чтобы убийство Вани списали на одну из его любовниц. Где ты был в конце мая?

— Я, кажется, уезжал. Далеко. — Он почти понял, что от него хочет эта женщина. И теперь пытался ее оправдать. — Я был в путешествии. Искал себя. Жил один на берегу океана. Да, это был май. По календарю — май.

— Вот видишь, — обрадовалась она. — Тебя никто не видел! Ты вполне мог купить билет на самолет и полететь в Россию.

— Есть такая вещь, как таможня. Штампы в загранпаспорте.

— Ну, придумай что-нибудь! — отчаянно сказала она. — Скажи, что на этот раз летал по поддельному паспорту! У тебя же так много денег! Ты сам сказал! Думаешь, они будут копать? Искать доказательства? Главное, чтобы ты признался. Возьми мой пистолет. Все очень просто. Какая тебе разница, кем был тот парень, которого ты убил? Пусть он теперь будет Ваней Лебедевым.

— Какая разница? — машинально переспросил он.

— Ты болен, тебя будут лечить. В тюрьму тебя не посадят. У тебя много денег, и американское гражданство. Ты больше защищен, чем я. Поверь, у тебя будет новая, хорошая жизнь…

Он понял только, что опять оказался не нужен. Снова нашелся кто-то. Чужой человек, враг. Заменившей его в сердце любимой женщины. Бедная маленькая сестренка! Надо было начинать с тебя!

— Хорошо. Дай мне пистолет, — согласился он. В конце концов, она права: одним трупом меньше, одним больше. Какая теперь разница?

— Правда? Ты мне поможешь? — Юлия откровенно обрадовалась. — Ну почему ты не пришел тогда ко мне? После пожара? После того, как вернулся в Москву? Я не могла понять, почему ты начал меня избегать… Вспомни папу. А нашу собаку? Бедная старая Альфа, она тебя все-таки узнала! Твои руки! Как странно! Хотя… Она так любила с тобой играть! Помнишь? После того, как умер папа, я взяла ее к себе. Да, он умер. Инфаркт. Ты ведь это знал? Аким, ты поймешь, какой это замечательный человек. Я о Мите, конечно. Милый, добрый, умный. Спаси нас. Нашу любовь. У тебя ведь тоже была когда-то любовь?

Он чувствовал, как опять начинает болеть голова. Эта проклятая мигрень! Она вернулась! Женщины всегда его обманывали. И предавали. Сначала Милена. Потом Салли. Зачем она умерла? Знала, что больна, и все равно привязала к себе, приковала, словно цепями. А потом оставила одного. Теперь Юлия. Позвала, сказала, что нужен ей. Спасать ее? Для какого-то Мити? Кто такой этот Митя?

Он ждал, когда она вернется. На улице по-прежнему шел дождь. Она вошла, мокрая, беспомощная, с несчастным лицом.

Он тихо попросил:

— Дай мне пистолет.

И протянул руку. Юлия покачала головой, упавшим голосом сказала:

— Его там нет. Нет пистолета. Ты понимаешь, что это значит?! Понимаешь?!

Нет пистолета? Ну и пусть. Какие мелочи! Она зарыдала, бросилась к нему на шею. Сама. Он обнял ее крепко, прижал к груди. Конвульсивно дрогнули руки. Погладил ее плечи, и пальцы невольно потянулись к беззащитной шее. Звуки внешнего мира опять доходили, словно сквозь вату. И в тот момент, когда пальцы его уже готовы были сомкнуться, раздалось негромкое:

— Здравствуйте. Я вам не помешал?

А ведь было сходство! В чертах лица, правильных, утонченных. И глаза… Если положить рядом фотографии Акима Шевалье и Юлии Шумовой. Что он и сделал, будучи в гостях у Маргариты Эдуардовны. Слушая историю подлеца-мужа, имевшего внебрачного ребенка на стороне. А нежный, впечатлительный Акиша еще ходил к ним в гости!

Глазов смотрел на них и хмурился. Ему не понравилось, как ведет себя режиссер. Но все, что он смог сказать, было:

— Здравствуйте. Я вам не помешал? Конечно, помешал! Опоздай он минут на пять,

и неизвестно, чем бы все это закончилось! Но голос постороннего человека подействовал. Никольский пришел в себя, вздрогнул, и руки его бессильно опустились. Юлия отстранилась и тут же накинулась на Глазова:

— Митя, зачем ты взял пистолет?! Митя?!

— Значит, это ты убила Ваню Лебедева? А меня наняла, чтобы во всем обвинили вот его, — Глазов кивнул на режиссера, который с недоумением разглядывал свои руки. Сжимал и разжимал пальцы, будто проверял, слушаются они его или нет? Руки слушались, Никольски кивнул удовлетворенно и посмотрел на Глазова.

— Митя? — уточнил он.

— Дмитрий Глазов. А вы Аким Шевалье, тире Андрей Никольский? Или Андре Никольски? Имя у вас есть?

Он разглядывал Никольского с непонятной брезгливостью. А хорошо поработали граждане пластические хирурги! Вблизи его лицо похоже на маску из латекса. Из-за пересаженной кожи? Возможно! Но впечатление оставалось неприятное. Это было нечеловеческое лицо. Мимика его была небогатой. Зато глаза…

Казалось, они одни и жили на этом странном лице. И в них была ненависть.

— Где пистолет? — спросил Андре Никольски.

— В надежном месте, — по-детски ответил Глазов.