Анна Зимова - Институт благородных убийц

— Кто подпишет согласие на процедуру? — спросила высунувшая голову медсестра.

Я заметил, что Саша опять замялся, и протянул руку:

— Давайте, я. Я опекун.

— Спасибо, — сказал Саша, когда она ушла. — Мне в России пока лучше не светиться, а то следующую визу могут не дать.

— Сына! — в конце коридора появилась расхристанная всклокоченная мать. — Я здесь!

— Я вижу, — сказал я, — не кричи.

Мать заметила, наконец, Сашу и походка ее замедлилась. Подойдя к нам, она опасливо осмотрела его, будто это не человек, а какая-то достопримечательность, и даже обошла полукругом.

— Ишь ты подишь ты, — сказала она, — и правда Саша. Полысел только маленько.

Я, наверное, покраснел. Но Саша только улыбнулся.

— Значит, проведали, что тетушка при смерти, и сразу прискакали к нам из Канады?

— Ма! — попытался я урезонить мать и повернулся к Саше. — Извините ее.

— Все в порядке, — снова улыбнулся Саша. — Я приехал навестить свою мать. Ее могилу. У нее годовщина. Ну и зашел к Зинаиде Андреевне. Она и разволновалась. Не ожидала, я ее не предупредил.

— Да что вы говорите. А не по поводу ли квартирки вы приехали? Посмотреть, не обломится ли вам чего.

— Мама!

— Я ни на что не претендую в плане наследства, — успокоил ее Саша.

— Вот и не претендуйте. Вы это… Вещи если какие из квартиры хотите на память, то пожалуйста. А квартира наша, мы опекуны.

— Мне ничего не нужно! Слушаете ли вы меня? Вы бы постеснялись в больнице о наследстве кричать. Зинаида Андреевна жива вообще-то.

— Ладно, ладно. — Мама стала успокаиваться.

— Я пойду принесу кофе, — дипломатично решил Саша.

— Деликатности тебе не занимать, — заметил я, когда он ушел, — ты вообще, что ли?

— Он, что ли, за ней ухаживал? — зашипела мама. — Он ей памперсы менял? Где он был, вообще? Приехал теперь такой… Жалом водит, не перепадет ли ему чего.

— Он же сказал, что ему ничего не нужно. Приехал материну могилу проведать.

— А ты и поверил. Может, на что-то он и претендует. Нет, ну цирк! Он, оказывается, живой.

Не буду врать, когда вернулся Саша со стаканчиками кофе, сердце мое билось немного чаще, а в голове родились трусливые предположения. Ну, как и вправду он имеет виды на квартиру и затеет тяжбу. Как вовремя он появился. Что это вообще за зверь такой, этот канадский племянник?

— Войдите, — позвала нас медсестра.

Зинаида, седые волосы которой почти сливались с серенькой клеенкой, лежала на смотровой тахте, вытянув руки по швам.

— Что с ней? — спросила мама.

— Инфаркта нет, — сказала докторша, тучная, серьезная тетка.

— Вот и хорошо, — постановила Зинаида, но докторша продолжила:

— Но тахикардия сильная. На денек-другой мы оставим ее в больнице. Нужно понаблюдать.

— Не могу, — сказала Зинаида, — у меня дела.

— Полный покой в горизонтальном положении — вот все ваши дела пока. Переночуете здесь. Никто вас не обидит. Сделаем вам капельницы. А внуки ваши завтра придут.

— Внуки… — хмыкнула мама и, поманив докторшу пальцем, сказала ей, тихо, но так, что я слышал:

— А точно не инфаркт?

— Точно.

— У нее еще и с головой не очень. Надо бы проверить…

— Если надо будет, проверим.

— Кто у нас тут недавно поступил? — в палату вошел врач.

— Да я бы не сказала, что я тут недавно, — покачала головой Зинаида. — Лежу уже бог знает сколько, а вы ко мне только сейчас пришли.

— Так это хорошо, — весело сказал врач, — значит, не все у вас так плохо, раз к вам врачи не бегут.

— Сердце у меня болит вообще-то! — запальчиво объявила Зинаида.

— Не беспокойтесь, я в курсе ваших претензий. Мне нянечка сказала, что вы ее каждую минуту подзываете, чтобы пожаловаться.

— Так что же делать, если болит? Попыталась повернуться — так прострелило, что не шевельнуться. А я такая слабая, что даже «караул» закричать не смогу, если что. Хорошо хоть, родственники со мной.

— Но мне сказали, вы все-таки закричали?

— Пришлось. Не помирать же из-за отсутствия медицинской помощи.

— Еще пара таких «караул» — и никто к вам подходить не будет. Пеняйте тогда на себя.

— Я буду обращаться за помощью к персоналу столько раз, сколько мне потребуется, — любезно заявила Зинаида. — И хотелось бы и от вас хоть иногда получать какой-то… отклик.

Доктора трудно было пронять, и он принялся как ни в чем не бывало надевать на нее манжетку тонометра.

— Давление у вас, кстати, нормальное, — сказал он. — Пару дней поваляетесь и, бог даст, будете огурцом. Вот вам три направления, отдадите медсестре.

— Скрываете что-то от меня? — насупилась Зинаида.

— И в мыслях не было.

— Сева, посмотри тоже, сколько было на термометре! И на тонометре.

— Я вижу, настрой у вас боевой, — хмыкнул доктор.

«Извините», — прошептал я ему беззвучно и пожал плечами. Он в ответ только махнул рукой. Он положил бумажки на тумбочку, потрепал Зинаиду по руке, сказал нам «держитесь» и ушел.

Соседками Зинаиды оказались тихая женщина с синяками на лице (от рук мужа-алкоголика) и старуха — настолько древняя, что через кожу абсолютно лысой головы просвечивали стыки черепных костей. Коллектив Зинаиде достался необщительный. Жена алкоголика все больше скулила, уставившись в потолок, старуха вообще была ко всему безучастна. Зинаида сама себя назначила главной в палате. Свою избранность она видела в том, что с ней были родственники. К жене алкоголика и древней старухе, судя по всему, никто не приходил. На их тумбочках стояла одна беспросветно серая больничная каша, а у Зинаиды — разносолы, за которыми она меня уже сгоняла. Она пожаловала соседкам по гостинчику — апельсин и конфетка (которые они приняли смиренно и признательно). «Милая, — обратилась она снисходительно к жене алкоголика, — когда прочитаю газеты, отдам вам. Я вижу, у вас нет при себе никакого чтения». Та, кажется, сразу же Зинаиду возненавидела.

Я смел крошки с ее тумбочки, помыл кружку. Проверил, не притаились ли в складках постели крошки. Мы уже полтора часа пытались уйти домой, но Зинаида не давала нам этого сделать. То ей казалось, что сердце «снова защемило», то сквозняк из форточки казался ей чересчур сильным для нее, ослабленной. Зинаида находилась в больнице всего пару часов, но уже было понятно: ухаживать за ней тут гораздо более хлопотно, чем если бы она была дома. Мы уже купили ей фрукты, сладости, влажные салфетки, детскую присыпку, газеты, носовые платки, ручки и карандаши, витамины, лимонад, нитку с иголкой, биодобавки к пище, лосьон для лица, одноразовую посуду на двенадцать персон. Она разложила все это на тумбочке и разглядывала любовно, поглаживала. Читала, надев очки, аннотации к витаминам. Все-таки любовь к вещам у нее была колоссальная.

Мама поманила меня в коридор. Там она сбросила испуганно-приветливую маску, которую носила с самого прихода в больницу, и закрыла ладонями глаза.