Людмила Мартова - Кружевное убийство

– Дневник?

– Ну, тетрадку такую, очень старую. А в ней текст – тоже старинный, еще с ятями. Когда-то я учился на филолога: да-да, не думайте, что я совсем уж необразованный деревенский дурак. В общем, сел я эту тетрадку читать, и оказалось, что дневник написан моим прадедом Николаем Некипеловым. Он писал о том, что нашей семье когда-то принадлежала одна очень ценная вещь, которая потом, по воле рока, оказалась у Бубенцовых.

– Это все, конечно, очень интересно, – перебил Некипелова Зимин, – но так мы с вами и до вечера не управимся. Давайте историческую часть все же пропустим.

– Да, конечно. – Мужик виновато потупился и заторопился, глотая слова. – В общем, я решил найти потомков Бубенцовых и узнать, что же произошло с этой ценной вещью. Страсть как стало интересно на нее поглядеть. Я уже не работал, времени у меня было вагон, так что начал потихоньку архивы рыть и на Дарью Степановну вышел. Повезло мне, что у них в роду одни мальчики рождались. Три поколения мальчиков, а потом она – Дарья, которая замуж не выходила и фамилию не меняла. Одинокая она была, совсем.

– Когда именно вы ее нашли? Точно вспомнить можете?

– Так говорю же, с месяц назад, в середине сентября. Нашел ее адрес, приехал в город да пришел к ней. Она впустила. Рассказал я ей свою семейную историю. Она, понятное дело, ничегошеньки про это не знала, и реликвии у нее никакой не оказалось. Даже не слышала она о ней никогда. В общем, пустой билет я вытянул.

– И что же было дальше? Как Дарья Степановна оказалась в лесу, рядом с вашей деревней? Вы что же, ее в гости пригласили?

– Разумеется, нет. Конечно, я упоминал, что в Фетинино обитаю, но не более. Она просто совсем одинокая, из дома практически не выходит. Просила проведывать ее иногда, раз уж истории наших семей пересекались в прошлом. Я обещал, но закрутился, понимаете?

– Вы имеете в виду, что больше к Бубенцовой не ездили?

– Нет. И когда слух пошел, что труп нашли, я даже на Дарью Степановну не подумал. Какое она имеет отношение к нашим лесам? Поэтому когда нас всех участковый опрашивал, не знаем ли мы, кто мог пропасть, я честно сказал, что нет. Никто у нас в деревне не пропадал, вот ведь какое дело!

– И что заставило вас подумать, что жертвой все-таки может быть Бубенцова?

– Так поехал я к ней, аккурат три дня назад. Мне в город было нужно: за квартиру заплатить, продуктов прикупить. Вот я по дороге на автовокзал к Дарье Степановне и заехал. Фруктов купил да тортик маленький. Говорю же вам, совсем одинокая она, как перст. А дверь мне никто не открыл.

– Так, может, она вышла куда? Вы же не предупреждали о своем визите.

– Да не могла она никуда выйти! Она вообще из дома не выходит. Продукты ей волонтеры носят. Она по специальному телефону позвонит, списочек оставит, они и придут.

– И все же…

Некипелов снова вздохнул. Кожа у него на лбу собралась складками, как будто он напряженно думал о чем-то, принимая непростое для себя решение.

– Мне Дарья Степановна ключ от своей квартиры дала, – наконец нехотя выговорил он. – Она очень боялась, что умрет и будет в квартире лежать, никем не найденная. Попросила, чтобы я, если когда-нибудь она мне не откроет, сам дверь отпер и все проверил.

– Вам, чужому человеку, которого она видела первый раз в жизни, запросто дала ключ? – с недоверием в голосе спросил Олег. – Мужик, а ты не заливаешь?

– Да не заливаю я, – со слезой в голосе ответил Некипелов. – Вот потому и сомневался, идти ли в полицию: знал же, что крайним окажусь. Но я не вру! Вот ни единым словечком. Когда Дарья Степановна мне дверь не открыла, я своим ключом ее отпер и в квартиру зашел. А там…

– Что? – подался вперед Зимин. Рассказ Некипелова не нравился ему абсолютно.

– А там все перевернуто, вот что. Ящики вывернуты, скатерти со столов сдернуты, бумаги какие-то рассыпаны. В общем, искали что-то. Вот тут-то мне нехорошие подозрения в голову и закрались: Дарьи Степановны нет, в квартире погром, а в лесу труп. Я и подумал: вдруг ее.

– И давно вас осенило?

– Да третьего дня. Сегодня у нас, получается, вторник, а в город я ездил и к Дарье Степановне заходил в субботу. Сразу надо было в полицию, да не решался я. Вы ведь тоже сейчас думаете, что это я виноватый.

– Я ни о чем подобном не думаю, привык опираться на улики, – сообщил Зимин. – Вот что, товарищ Некипелов, давайте-ка проедем с вами на квартиру к гражданке Бубенцовой, посмотрим вместе, что там да как. Диктуйте адрес, я туда оперативную бригаду вызову. И собирайтесь.

Спустя час Зимин уже входил в квартиру, дверь в которую своим ключом открыл бледный до синевы Некипелов. Дом оказался «хрущевской» панелькой, и из маленькой прихожей было отлично видно стену единственной комнаты, вдоль которой стоял советских времен гарнитур – буфет и книжный шкаф с лакированными дверцами. Над ним висела на стене большая фотография женщины лет пятидесяти. Несмотря на это, ее вполне можно было узнать и не сомневаться – в чемодане, найденном в лесу, действительно находилось тело хозяйки квартиры, семидесятичетырехлетней Дарьи Степановны Бубенцовой.

Татка не находила себе места. За что ни бралась, все валилось из рук. И кринку с молоком разбила, уж мамка ругалась, ужас как! Хорошо хоть кринка была неполная, но молока все равно жаль, да и посуду тоже, совсем новая. Попробовала сесть за пяльцы, но коклюшки выпадали из рук, нитки путались, и ничего из узора не выходило. Да что ж за напасть такая!

– Доча, да что это с тобой? – Мама подошла и положила прохладную руку на Таткин лоб, проверяя, нет ли температуры. – Не заболела ли часом? Мечешься вся, и щеки пунцовые.

– Нет, мама, я здорова.

Из-за маминой заботы, которой Татка была совершенно недостойна, слезы навернулись на глаза. Пришлось стремглав сорваться с места, побежать в сени, сорвать с гвоздя зипун и выскочить на первый снег, чтобы подышать открытым ртом, прогоняя морозным воздухом туман из груди и влагу из глаз. Как объяснить маме то, что и сама хорошенько не понимаешь?

Перед глазами стояло бледное лицо Сони, Софии Петровны, обожаемой учительницы, которую Тата, придя на занятие, обнаружила в глубоком расстройстве. Сама она сегодня была одна, без подружек. Дуся приболела, а Пелагею отец повез на открывшуюся в городе ярмарку, откуда подружка должна была вернуться с обновками – либо яркой шалью, как в прошлом году, либо с вышитой сумочкой, а то и с колечком. Палашкин отец был весьма зажиточным, единственную дочь холил и баловал.

Палашкиной удаче Тата не завидовала: она своего отца горячо любила, пусть он не богат и строг. Как бы то ни было, на сегодняшний урок она пришла в одиночестве, да еще на полчаса раньше положенного срока. В комнате, служившей им классом, было по-осеннему темно – морозное октябрьское утро еще не до конца разгулялось. София сидела у окна, и по ее напряженной спине Тата поняла: что-то случилось.