Александр Курмузаков - Тень ивы

Михаил побежал из цеха первым, так что было непонятно – то ли бежал от чувства вины, то ли хотел побыстрее позвать доктора или фельдшера. Зеки тем временем подняли Композитора на руки и понесли в сторону медпункта. Врач Алексей Федорович, оказавшийся на месте, засуетился, открыл операционную и позвал медбрата Аркадия. Тот возился в палате с застрявшим дольше других излечивающихся Короче.

Композитора привели в чувство за закрытыми дверями операционной комнаты. Спустя несколько минут в предбаннике лазарета, где еще оставался кто-то из доставивших пострадавшего, раздался вой вперемешку с матом – Композитор остался жив. Те, кто оставался в больнице или рядом, – а сюда подошли и мастера из вольнонаемных, – вздохнули с облегчением.

Так или иначе, в отсутствие главарей Михаил стал центром внимания. Не то чтобы на него смотрели, скорее наоборот – старались не смотреть.

Старший-Короче, когда ему подробно рассказали про беду с Композитором Седым, попросил одного из очевидцев – Жгута – подробно остановиться на том, как Михаил попытался кинуться помогать упавшему и как его остановил напарник.

– Кто был? – спросил он.

– Кунак. Из второго отряда.

– Ты смотри, короче, каких пацанов не замечаем.

– Да я тоже кровь ему хотел остановить.

– Да не в том дело, чувырло ты болотное. Он почуял, этот Кунак.

– Что почуял?

– Да то. Если бы Пендаль хоть дотронулся б до Седого, короче, кранты бы Седому.

– Почему?

Сам Короче не знал ответа, только знал, что от Михаила исходит опасность, и подивился, что какой-то мужик Кунак это сумел почувствовать. И спасти Композитора.

Хуже всего было в этой страшной истории, что Михаил стал винить себя за покалеченного Композитора. Ясно понимал, что тот хотел куда как худшего для него, что и народ на зоне это понимает, но трагедия поселила в его свободном до этих пор дыхании какой-то спазм. Комок в горле.

– Я как молекула водорода, добавленная к кислороду и водороду. Я превращаю воздух, облака в воду, в дождь, в слезы, – сказал он на свидании Роксане.

– А пусть держатся в стороне, – воскликнула она. – Тебе что, нужна их любовь, их понимание? Детей собираешься с ними крестить?

Это его не утешило, тем более он заметил, что не только зеки обходили его стороной.

Спустя два дня после несчастного случая с Седым Михаила у входа в цех остановил мастер, который сказал, не глядя в глаза:

– Тебя, Пиднель, к работе в цехе не допускаю, так что топай в барак, загорай.

– А почему?

– Не почему, а за что. За грубое нарушение техники безопасности при работе на станках деревообработки. Все, иди.

– Но пострадал человек посторонний, он сроду в цехе не был.

– А шурупы в кармане тоже у постороннего? А кожух защитный на подаче материала – тоже у постороннего?

Михаил увидел, что все люди в цехе смотрят на него, и понял, что дело это давно решенное, причем по общему согласию.

Михаил ушел, но, побродив вдоль спального корпуса под пристальным взглядом отдыхающего на мартовском солнце Короче, решил, что сидеть день и ночь в бараке ему совсем не хочется. Он решил попросить другой работы у зама по режиму.

Тот встретил его любезно, но настороженно.

– Денег, говоришь, хочешь заработать? Ну, похвально. А у меня другой вариант: давай тебя на УДО готовить. Ну не для тебя это место, так ведь? Вот на химии и заработаешь!

Радость от этой новости Михаил хранил недолго. У барака, куда он шел скорым шагом, его остановил Короче.

– Пендаль! Короче, кум порадовал, я вижу.

– Да.

– Короче, почему интересуюсь. Псам привык не верить. А тебе вот что скажу, Пендаль. Жизнь у тебя соленая будет. Если что, найди меня в столице, на Малой Бронной, кафе «Аист». Меня или, короче, кого за меня.

– Спасибо.

– Спасибо – это спаси бог. Перед смертью желают.

– Тогда благодарю.

Благодарить было за что: свобода! Но и понимание того, что от него избавляются, – тоже. Да еще как избавляются: вор в законе сумел убедить администрацию в том, что темный ангел, приносящий несчастье, должен лететь подальше.

***

На поселении Михаилу Пиднелю пришлось работать на заводе химических препаратов, проще говоря – на ацетонном заводе, ядовитое дыхание которого пропитывало не только постройки производства, но и весь городок на берегу Оки, и саму Оку, кажется, до самого дна. В это время к нему переехала в общежитие Роксана, которой как раз и хотелось всякую минуту облегчать ему и работу, и жизнь: непонятно как, но когда Михаил, едва переставляя ноги от усталости, возвращался в общагу, Роксана встречала его тазом с теплой водой, горячим ужином, всегда из чего-то свежего. Уже появлялись зимой в заштатных магазинах и огурцы, и бананы, сливы и виноград. Стоило это немыслимых денег, тысячи и тысячи, но Михаилу платили много, деньги можно было откладывать. Тем более что об этом все время по телефону говорил отец. Но в чем откладывать, в валюте? Где хранить?

Скоро деньги понадобились: Роксана забеременела, и они, к немалому своему удовольствию, сразу купили коляску, кроватку, коня-качалку, стопы чепчиков и распашонок, детских костюмчиков и платьев. Не обращая внимания на приметы, они покупали и покупали все, что будет окружать их будущего ребенка: от сосок до мебели. Опять-таки появлялось много невиданного, нового, про что Оксана говорила:

– Я думала, такое может быть только в мультфильмах.

Вспоминая позже это время как самый счастливое в своей жизни, Роксана, «Рокси», как звал ее Михаил, ужасалась, что беременность ничему не мешала в ее жизни. Они играли в бадминтон, которому потихоньку обучал ее Михаил, она носила втайне от него ведра с водой с уличной колонки на второй этаж, ставила ведерный кипятильный бак на плиту и обратно. И еще – беременность будто бы придавала дополнительную остроту ощущениям, когда они занимались любовью.

И забылось бы это предназначение ангела несчастья, которое он нажил в колонии, если б не проклятый инстинкт благородного рыцаря. Михаил работал на заводе в тарном цехе, где собирали ящики для стеклянных бутылей, в которые разливался технический ацетон. На основное производство, где высились башни кумольной дифракции ацетона и фенола, их, плотников, привлекали изредка, для какой-нибудь погрузки-переноски. Например, массивных алюминиевых емкостей для химикатов. И хотя людям без допуска вход в цех был категорически запрещен, когда потребность в грузчиках возникала, приглашали именно плотницкий участок – он был расположен ближе всего, через асфальтированную дорогу.

И завод был старым, и оборудование старым, и технология отслеживалась испытанным способом: операторы круглосуточно следили за показателями давления, температуры в запаянных башнях. И хотя запах ацетона преследовал Михаила всюду, в кумольном цехе он ощущал его особенно остро. А однажды просто почувствовал его до боли: запах резал ноздри, будто бритва, уже на подступах к цеху, на улице.