Александр Курмузаков - Тень ивы

Она последовала к единственным дверям из зала, потом – по дорожке, огибающей дом, в сад, где в тени ив и ракит стояла укрытая легким балдахином тахта со множеством подушек. На нее и указала Мише леди Саманта. Крепыши рабочие, увидев свою хозяйку, выключили газонокосилку и спустились по широкой лестнице к маленькому водоему, видневшемуся в дальней от дома части сада. Серые собаки или волки, понурившись, скользнули за ними.

Когда они уложили Римму на тахту, Саманта кивнула Мише на плетеные кресла, стоящие здесь же, под деревьями.

– Можно поинтересоваться, леди Саманта, – осторожно начал Миша, – кто отец этой чудесной девочки?

– Мой муж Гвидо Хагенфюрт, – ответила она быстро.

– Он по происхождению…

– Он турок по происхождению.

– Тогда почему она звалась Татьяна…

– Нормальное немецкое имя. Так звали мою маму.

– Но и вы как будто русская по происхождению, – он видел, что ей не хочется рассказывать о себе, но не расспросить не мог.

– Мы с вами говорили у ворот о том, зачем вы пришли сюда. Теперь вы расспрашиваете о том, что не было целью визита. Надеюсь, вы понимаете, почему я не люблю иметь дела с русскими, – она, как указывали ее недавние слезы, тяготилась этим посещением.

Причем причиной ее раздражения были не русские вообще, как понимал сейчас Миша, а именно эта русская и он, ставший свидетелем узнавания этой русской пациентки. Возможно, даже именно от этой русской и ограждала себя леди Саманта, фрау Хагенфюрт и как там ее еще?

– Конечно, важнее всего – моя больная, вы правы, извините меня, – согласился Миша.

Леди Саманта посмотрела на Римму, потом – на Пиднеля.

– Ваша больная имеет хороший прогноз на выздоровление. Все очень похоже на реактивный психоз. При таком диагнозе важно понять, что именно стало источником психического расстройства.

– Таких источников было много, так же как психиатров, которые пытались нас лечить.

– Всего-то и разницы: одни пытаются, другие излечивают. Ваша Косуля проснется здоровой. Видите ли, ее душа терзалась тем, что она виновата в гибели двух близких ей людей. Теперь она убедилась в том, что она невиновна.

– Да, я слышал.

– Тем лучше. Самое время вернуться к тому, с чего начали. Давайте поговорим о деньгах.

– Давайте.

– Я оцениваю лечение в сто тысяч.

– Евро?

– Долларов.

– Я бы хотел обсудить с вами возможность получения вами гораздо, просто гораздо большей суммы за все, что вы сделали для меня, для моей… ее зовут Римма. Римма Владимировна Косуля.

– Я знаю.

– Я знаю, что вы многое знаете, но не все. Вы можете действительно получить громадные деньги, и они, без сомнения, вознаградят чудесный дар вашей дочери. Если, конечно, моя догадка верна. Скажите все же, кто отец Тани.

– Татьяны! Я уже сказала вам: Гвидо Хагенфюрт. И вообще – всякий русский обязательно одержим идеей фикс какого-то сверхбогатства. Не надо мне сверхбогатства, херр Косуля или как вас там. Вернемся к сумме, которую я назвала.

– Хорошо-хорошо, у меня есть эти деньги. Я буду располагать этой суммой… Скажите, сколько времени у меня есть для того, чтобы расплатиться?

Он прикидывал, сколько он сможет добыть у отца к тем сорока двум тысячам, оставшимся от «полтинника», на который дала ему чек Эльвира.

– Все очень просто. Ваше время – пока фрау Косуля спит. Когда она проснется, думаю, главный человек, которого ей будет не хватать, – это вы.

– Не так много времени, – усмехнулся Миша, – но я буду спешить. А сколько она будет спать?

– До завтрашнего утра.

Он поднялся, по-настоящему озабоченный предстоящими поисками больших для его нынешнего положения денег. При этом ему и в голову не пришло напомнить, чтобы о Римме в его отсутствие позаботились, спросить – каковы гарантии ее выздоровления, да и вообще. Но открытие, совершенное в этом доме, переполняло его, неземной силе этой маленькой девочки он безоговорочно верил, так что беспокойство вызывало только одно.

– Все-таки, фрау…

– Хагенфюрт.

Все эти манерности звучали смехотворно среди их беглой русской речи, даже, кажется, с одинаковым средневолжским говорком, но это опять подстегивало Мишу сделать людям добро.

– Я хочу вам сказать, фрау, что ваша дочь – единственная наследница большого состояния, которое осталось от Ивхава Мнвинду. Старшая дочь Мнвинду унаследовала его состояние, но… Поверьте, доказать права вашей чудесной дочки будет несложно… – он остановил жестом начавшую что-то говорить Саманту. – Не говорите мне ничего. Поверьте, мне – ничего не нужно. Но Татьяна… Она… С ней эти деньги пойдут на пользу. Извините.

Он увидел, что ее веки покраснели, и она отвернула от него лицо.

Миша пошел к входным воротам, сопровождаемый быстро появившимися возле его ног большими псами, косящими на него желтыми глазами.

Рядом с его машиной стоял белый семейный пикап, в котором за открытой дверью сидел длинноволосый мужчина с красивой черной бородой. Казалось, он даже не смотрел, как отъезжал от дома Пиднель.

***

Туман, упавший на Тюрингию в то утро, здорово удлинил путь Миши от Обершонау до Шлее. При всей четкости разметки и множестве указателей городки – а здесь они и городками не назывались, деревни – сбивали с толку похожестью, в тумане удвоенной. Так что Миша дважды проскакивал свои повороты.

Деньги найти оказалось куда легче, чем объяснить, например, родителям – что он увидел в доме Хагенфюрт, что он там узнал, что почувствовал.

А главное – что с Риммой и где она вообще.

– Ты оставил там больную?! – в ужасе воскликнула Мара. – Иосиф, отдай ему все, пусть только он освободит женщину из заложниц.

Все и не потребовалось – для теперешних доходов Иосифа Пиднеля пятьдесят тысяч долларов погоды не делали, так что он проворно собрался, и они отправились в банк. Единственное, что их задержало, – наличные. Миша не уговорился с Самантой, как будет платить, поэтому они с отцом решили, что он все обернет в наличные, включая остатки суммы по Эльвириному чеку.

– А у этих докторов нет клиники при доме, типа интерната? – спросил Иосиф сына, когда они в ожидании доставки в банк суммы уселись попить чай в кафе напротив банка.

– Нет, папа. Да если бы и была… – Миша сверкнул глазами на отца. – Ты думаешь, я мог бы ее оставить там? Мы уже говорили на эту тему.

– Ну, мы говорили о России, здесь – другое дело, здесь их содержат очень нежно, – вздохнул Иосиф, – и потом: ты знаешь свой гойрл, и я его помню: чем больше ты будешь стараться для нее – тем хуже ей будет становиться.

– Папа, она здорова! Я это сам видел! На этот раз все идет совсем по-другому! – с горячностью, выдававшей неуверенность, воскликнул Миша.

– Дай бог, – вздохнул Пиднель-старший, хотя вариант с содержанием тещи сына где-то неподалеку от себя казался ему привлекательным хотя бы потому, что тогда и Миша мог бы жить с ними.