Татьяна Ларина - Тайна Оболенского Университета

Я прошла к узкой железной двери и, надавив на ручку, сдвинула ее в сторону. Комната, которая передо мной открылась, была похожа на огромный холодильник со множеством банок разной величины, в каждой из которых в бледно-желтом растворе плавали самые настоящие человеческие органы. У меня всегда была сильная нервная система, и я могла вынести подобное зрелище, не чувствуя рвотного позыва, но все равно стало противно.

– Практически все органы получены искусственным путем и работоспособны. Ты же знаешь, что подобное уже практикуют, но такие операции в мире единичны, они рискованны и стоят баснословных денег. Для нас заменить износившийся орган на новый… идеально работающий, как швейцарские часы, легко. У Ремизовой были проблемы с желудком – теперь их нет. С такой задачей мы уже сталкивались.

– Хотите обрести бессмертие?

– Бессмертие – миф, а вот продление жизни – это наука!

Я еще раз окинула взглядом комнату и хотела уже выйти, как увидела на столе стальной поднос, испачканный кровью, и скальпель. Он сказал, что практически все органы получены искусственным путем. Практически, но не все! Отвратительная и страшная догадка промелькнула в голове.

– Вы не ответили, Иван Викторович, зачем вам дети?

– Ланская… Ты же у нас умная, – мерзко, как гиена, улыбнулся он. – Эти дети не более, чем биологический материал. Они никому не нужны, родители от них отказались. Подобные существа только разрушают общество изнутри, привнося в него болезнь. Можно сказать, это их великое предназначение. Для каждого из них должно быть честью отдать свою плоть здоровому человеку…

И тут мне вспомнилось то ужасное, что я читала по курсу истории ХХ века, то, что вызывало во мне отвращение к мерзавцам, ставившим себя выше других. «Мы народ господ и должны жестко и справедливо править. Я выйму из этой страны все до последнего. Мы должны осознавать, что самый мелкий немецкий работник расово и биологически в тысячу раз превосходит местное население», – говорил Эрих Кох 84 84 Эрих Кох (1896 – 1986 гг.) – деятель НСДАП и Третьего рейха. Гауляйтер и оберпрезидент Восточной Пруссии, начальник гражданского управления округа Белосток, рейхскомиссар Украины, рейхскомиссар Остланда, президент Синода Восточно-Прусской епархии Евангелической церкви Старопрусской унии, почетный обергруппенфюрер СА и почетный обергруппенфюрер СС. , немецкий государственный деятель, рейхскомиссар оккупированной Украины. Фашистская Германия активно пропагандировала идеи расизма, нарекая себя расой господ, которой вследствие естественного превосходства суждено повелевать низшими расами и недочеловеками.

– …поэтому биологический материал с этической точки зрения…

Я не слушала. Я не могла это слушать! Как это возможно, что в Университете, где скрупулезно изучают историю, философию и политологию, поддерживали идеи расизма и фашистское мировоззрение? Как возможно, что в нашем высокотехнологичном веке, в стране, в которой менее чем за сто лет несколько раз радикально менялся политический строй, в стране, заплатившей страшную цену за победу над фашизмом, этот самый фашизм мог занимать умы кандидатов наук, докторов и профессоров?

Серов с упоением продолжал рассказывать про научные достижения ученых Оболенки и не сразу сообразил, когда я схватила со стола скальпель, шагнула к нему и приставила лезвие к горлу.

– Ланская, ты чего?! – испуганно вопросил он.

– Как думаете, хватит мне смелости провести скальпелем по вашей шее, а потом смотреть, как вы бьетесь в предсмертных судорогах? – прошипела я.

– Хватит. Еще как хватит. Несколько месяцев назад вряд ли бы, а вот сейчас… Твой майоришка неплохо над тобой поработал, сделал более дерзкой, смелой, уверенной. Но только тебе нет смысла марать руки в моей крови. Моя смерть ничего не решит. Я никто, всего лишь передаю поручения Верховного, или ты думаешь, это я приказал перевезти к нам этот выводок дебилов? Для меня это только лишняя морока, а вот ему хотелось, чтобы все необходимые материалы были под рукой.

– Мерзавец! – процедила я и плюнула в его омерзительную рожу. Серов был прав. Его смерть ничего не решит, разве что навредит мне самой. Я опустила скальпель и отшагнула. – Почему Селезневой удалили матку, почему не вырастили для нее новую?

– Да, ты просвещена очень хорошо, – вытирая щеку от моего плевка, протянул ректор. – Евгения была так же тщеславна, как твой отец. Ланской тобой гордился, постоянно рассказывал, каких результатов добилась его умница-дочурка. Селезнева хотела, чтобы ее ребенок превзошел тебя. Мы тогда разрабатывали новую ступень, думали усовершенствовать некоторые недочеты. Но в чем-то просчитались, и вышла неудача. Плод пришлось удалить вместе с маткой. Сейчас мы можем пересадить ей новый орган, но слишком велика вероятность, что ее ребенок будет обычным. Верховный объявил Селезневу недееспособной и запретил тратить на нее время, тем более ты созрела достаточно.

– Я не собираюсь рожать вам детей.

– Не переживай, пока никто не планирует использовать тебя. Сначала мы посмотрим на результаты Юлии. Возможно, придется что-то дорабатывать.

– Юлии? Я знала, что ее беременность ваших рук дело. Я видела ее в подземелье.

– А теперь будешь наблюдать за всем процессом, – криво улыбнулся Серов. – Пойдем наверх. Со второй пары я тебя не отпускал.

А второй парой была латынь. Я все время старалась избегать Захара, боясь подставить его перед сумасшедшей шайкой оболенцев. Мне достаточно было знать, что не все в этом чертовом университете окончательно свихнувшиеся психи. Иногда, в минуты одиночества, хотелось пойти к Нилову, излить душу и рассказать, как тяжело без Димы. Но я брала себя в руки, шла в спальню, выпивала таблетку снотворного и засыпала.

Вспоминать Диму я себе запрещала, потому что понимала – стоит о нем подумать, как все мое циничное мужество испарится. Я хотела закрыть тоску по любимому в самой глубине сердца, но не получалось, и приходилось просто делать вид, что держусь. У меня не было и тени сомнения, что Смирнов не оставил расследование, я была полностью уверена, что он ищет пути и возможности, чтобы меня спасти, но надеялась, что мой Индюк себя не подставит под удар.

На латынь я опоздала, но Захар ничего не сказал, лишь проводив до места недовольным взглядом, а вот после пары он попросил меня задержаться. Сначала я попыталась сделать вид, что не расслышала его просьбы, и стала торопливо собирать вещи, чтобы с общим потоком выйти из аудитории. Он позвал меня громче.

– Валерия, присядьте, – указал он на стул, а сам стал следить, как студенты выходят из аудитории, и только когда все вышли, заговорил: – Вику перевели из Москвы в областной город, даже не в центр. Ты что-нибудь об этом знаешь?