Татьяна Ларина - Тайна Оболенского Университета

– Господин Авилов! – прогремел голос ректора в микрофон. Серов потеснил на сцене отца и сурово смотрел на возмутителей порядка. – Вы что себе позволяете? Немедленно в мой кабинет.

Кажется, Петя не до конца понял, что произошло и какие его теперь ждут проблемы. Заплетающейся походкой, под осуждающие взгляды студентов, преподавателей и обслуги Авилов поплелся к выходу.

– Лядов и Фомин! – Иван Викторович обратился к приятелям Пети. – Вам советую идти в жилой корпус и проспаться. Поговорим утром.

Пока все возмущались такому вопиющему поведению, я прокручивала в голове слова Авилова. Теперь отпали последние сомнения, Павел Аркадьевич успел рассказать ему куда больше, чем мне. Нужно обязательно поговорить с Петей, и, если ректор собирается его отчислить, у меня не так много времени.

– Дамы и господа! Уважаемые студенты и преподаватели, – вновь заговорил Серов, – приношу свои извинения за неприятный инцидент. Мы примем самые строгие меры, и виновные понесут наказание, но праздник продолжается, и сейчас студенты выпускного курса продемонстрируют свои таланты!

Мое выступление стояло третьим, поэтому нужно было идти переодеваться и готовиться к танцу. Оставалось только надеяться, что Авилова не выдворят из Оболенки до завтрашнего дня, и я успею с ним поговорить.

Для выступления я приготовила короткое ярко-желтое платье с пышной легкой юбкой, красиво развевающуюся от резких движений бедрами. Вот только без чужой помощи застегнуть его не получалось. Пока Аринка помогала зашнуровывать корсет, я натягивала длинные перчатки.

– Думаешь, отчислят? – спросила подруга.

– Уверена. Серов так просто не спустит пьянство, да еще на балу, – вздохнула я.

– Так ему и надо. Надо было раньше думать, – победоносно улыбнулась Ринка, и мне совершенно не понравилось, что она радуется чужой неудаче, пусть даже своего неприятеля.

– Петька, конечно, сам виноват, но отчисление… Четыре с лишним года коту под хвост. Ты не думаешь, что слишком жестоко?

– Нет, – Арина подошла к зеркалу и стала убирать свои волосы в пучок, – если он не ценит то, что имеет, то пусть получает по заслугам.

– Ты ведь сейчас говоришь не про учебу, так? – я посмотрела на Рину через зеркало и заметила, как она закусила губу. – Дело твое, но если обиду отпустить, станет легче…

– Лер, твой выход! – в гримерку вошла Евгения Матвеевна и критически осмотрела меня с ног до головы. – Ты что босиком выступаешь?

– Ага… – улыбнулась я.

По моей задумке танцевать я буду без обуви, чтобы в середине сохранить равновесие, когда запрыгну на канат. И вот, первые аккорды песни, и я на сцене. Бегло пробежавшись взглядом по зрительному залу, я надеялась отыскать одного-единственного, кого хотела поразить своим танцем, хотя в глубине души боялась, что он даже не станет смотреть. Вопреки моим опасениям, Арсений стоял почти у сцены и внимательно наблюдал за каждым моим движением. От его взгляда я почувствовала, как ладошки стали влажными, и я неосознанно вытерла их о юбку, чем вызвала суровое покашливание отца. Вот черт!

Мелодия постепенно расходилась из медленной в ритмичную, и в нужный момент я начала свой танец. Теперь для меня не существовало ничего, кроме музыки, сцены и зрителя, чей взгляд я чувствовала каждой клеточкой тела. Движение бедрами раз, два, три, поворот. Нога вверх. Шпагат. Прыжок. Сальто. Снова прыжок, и я на канате. Вышло удачно, и я посмотрела на Арсения. Он наблюдал, как завороженный, и это придавало сил танцевать еще лучше. Снова сальто. Шпагат.

Я почти закончила свой номер, как по залу разнесся шепот, и люди вдруг засуетились. Со сцены я не могла ничего увидеть, но поняла, что произошло что-то нехорошее. И тут на весь зал раздался оглушительный женский крик, и все ринулись к балкону и окнам. Мой танец уже никого не интересовал, и я, движимая любопытством, хотела спрыгнуть со сцены, но угодила на руки Арсению.

– Вы босиком, – опуская меня на пол, но не выпуская из объятий, сказал профессор, – вам бы обуться, но любопытство покоя не даст, если не посмотрите, что там такое?

– Арсений Витальевич, что-то случилось.

– Без вас понял, – грубо пробормотал он, отпустил меня и побежал за остальными на балкон.

Когда я подбежала к окну и высунулась, то увидела на ступенях главного входа Петю Авилова. Он лежал в неестественной позе: одна нога сильно вывернута, а голова развернута к спине. По светлому мрамору медленно расползалось темное кровавое пятно. Наш университетский доктор подбежал к парню и склонился над ним, пытаясь нащупать пульс.

– Он мертв, – громко объявил Михаил Романович.

Осенний бал Оболенского Университета окончился трагедией: нетрезвый студент вышел на балкон в кабинете ректора, но не устоял на ногах и выпал. Он умер сразу. Тело Петра Авилова перенесли в отдельную палату лазарета. Его родным сообщили в тот же вечер, и на следующий день убитые горем родители забрали тело сына. Еще через два дня на небольшом подмосковном кладбище прошли скромные похороны несчастного студента. Дениса Лядова и Алексея Фомина, приятелей Пети, с которыми он распивал алкоголь, отчислили из Оболенки сразу же, и на следующее утро после бала оба покинули Университет.

Хотя и студенты, и преподаватели старались не обсуждать трагедию, во всем Университете царила атмосфера подавленности. Над нами словно висело проклятие. Это была вторая смерть в Оболенке за такой короткий промежуток времени, и если многие грешили на злой рок, я понимала, что оба несчастных случая связаны между собой. Петя что-то узнал от профессора Радзинского и пусть не поверил ему, мог ненароком проболтаться, что и случилось на балу. У меня не было никаких доказательств, но я была уверена, что Авилова столкнули, а это значит, что и мне нужно быть осторожной. Кто бы за всем этим ни стоял, он опасен.

Если рассуждать логически, то столкнувший Петю человек был на балу и слышал его пьяный бред, значит, был в зале в момент речи отца. Идем дальше, Авилов был довольно крепким парнем, и столкнуть его с балкона было бы не просто. Девушке вряд ли бы это удалось. Значит, нападавший был мужчина, причем в расцвете сил. К сожалению, я не могла вспомнить, кто во время моего танца был в зале, а кто выходил. Все выступление я видела перед собой только Арсения, в руки которому угодила прямо со сцены. И в глубине души я радовалась тому, что новый загадочный преподаватель, который первым должен был попасть под подозрение, имел алиби. Кроме него я помнила ректора, он был рядом со сценой, и папу, что внимательно следил за моим танцем. Что до остальных, то их лица смешались в памяти, и никого конкретного выделить не получалось.