Виктор Татаринов - Без права на ошибку

Гирыш засмеялся:

— Я тебя научу по-нашему — хочешь?

— Хочу. Жаль, что учиться сейчас времени нет. Ты лучше пока расскажи мне еще про своего отца. Ты помнишь, как его арестовали?

Гирыш придвинулся к Студенту и тихо заговорил:

— Помню… Я считал, когда это был — четыре зимы назад. Тогда в деревне Вожгурезь наш семья жил. Они ночью пришел. Я с братишкам на полатях спал, а тятяня с мамкой — внизу, на кровати. В дверь сильно застучал. Отец не успел встать — дверь отворилась с крючком вместе, крючок на пол упал. Шибко я пугался. Мама лампу засветил. Два дяденька зашел. Один дядя я узнал — Рогожников зовут, он из наш деревня. Второй — чужой, как офицер одет, из город приехал. «Собирайся!» — сказал отцу Рогожников, а чужой сказал: «Ты арестован». Они и увел тятю… — Гирыш отвернулся к стене. Студент уже пожалел, что затеял эти расспросы, и, чтобы успокоить парнишку, сменил тему разговора:

— А где же ты научился говорить по-русски?

— Мы до деревня Вожгурезь в русской деревня жили. Я с ребятами на улице говорил только по-ихнему, по-русски, значит. А дома — наоборот, по-своему. Мама не раз сказывала: кто родной язык забывает, тот и родной народ забывает.

— Умная женщина была у тебя мама.

— Очень умный и очень красивый, туж визьмо но чебер, по-удмуртски.

— Туш чебер? — повторил Студент.

Гирыш весело поправил его:

— Туш — вот борода, который у тебя растет. А туж — очень.

Они оба тихонько рассмеялись.

— Я тебе, агай, не все сказал, что тогда запомнил. Тогда вместе с отцом еще и друга его заарестовали — Вострикова, Фокей агая. Отец председатель комбеда, а Фокей агай — его помощник. Из тюрьмы он один живой вернулся, люди сказывал, будто сбежал. Он с матерью обо всем разговаривал, наверно, я не слышал…

…А Фокею Вострикову действительно было о чем рассказать.

В тюремную камеру одного за другим вталкивали все новых и новых людей. Среди них Игнатий, отец Гирыша, с удивлением узнал начальника городской милиции Александра Бабушкина. Он хотел было подойти к нему, но того перехватил мордастый парень, спрыгнувший с верхних нар.

— Вот ведь, гражданин начальничек, как в жизни бывает. Не так давно ты со мной в кошки-мышки играл, сам был кошкой, а я — мышкой. Теперь, смотрю, мы оба — мышки. А? Вот и говорят, гора с горой не сходятся, а человек с человеком…

— Это ты-то человек?! — не счел нужным сдерживаться Бабушкин. — Тебе не раз давали возможность стать человеком, а ты вот снова за грабеж срок схлопотал.

— А кто меня сюда упрятал, не ты ли?

— Я. Таким бандитам, как ты, нет места на свободе.

— Мне нет места?! — уголовник скрюченными пальцами потянулся к горлу Бабушкина. Игнатий, сжав кулаки, встал между ними. Уголовник, не ждавший такого решительного отпора, попятился и уже примирительно буркнул:

— Зачем нам ссориться? Одну баланду хлебать…

Игнатий встретился взглядом с Бабушкиным, и они примостились на краешке нар.

— Как это все случилось, товарищ Бабушкин?

— Не знаю, Фролов, не знаю… Сам голову ломаю, пытаюсь разобраться. Знаю одно — не надолго они верх взяли, а вот для нас с тобой, возможно, и до последнего часа жизни.

Дверь в камеру отворилась, но никого не втолкнули. В проеме стоял щеголеватый поручик:

— Фролов, на допрос!

Игнатий протолкался к двери, а когда вышел в длинный коридор, узнал поручика. Это был тот самый человек, который вместе с Рогожниковым арестовывал его и Фокея.

— Узнаешь? — спросил поручик, когда ввел Игнатия в небольшой кабинет и закрыл дверь на ключ.

— Узнаю ночного гостя, — признался Фролов.

— Я тебе не гость, запомни, а хозяин, — поправил поручик. — Я — правнук купца Рогожникова. Слыхал про такого?

— Как не слыхать…

— Его повесили по доносу крепостного мужика, твоего прадеда. Так что я, как видишь, наследник всех владений, принадлежавших моему прадеду, потом — деду и отцу. И у меня к тебе особый счет. Вот я и отвечаю теперь на твой вопрос, что ты задавал при аресте — «куда? за что?» Видишь, как обернулось?

— Выходит, Илюш Рогожников — прямая родня тебе?

— Не о нем речь. Я сохраню тебе жизнь, если ты отречешься от большевиков и скажешь, где упрятано реквизированное зерно.

Игнатий Фролов давно приготовился к самому худшему исходу ареста еще там, в Вожгурезе. Он молчал, не отвечал на предложение Рогожникова, вел безмолвный разговор сам с собою, со своей совестью: «Правильно ли я жил? Не жалел ли сил для народного дела? Нет, не жалел. И на гражданской за власть Советов сражался и теперь готов умереть за Советскую власть».

— Ну, как, что надумал? — нетерпеливо спросил поручик.

— Этому не бывать, — твердо ответил Фролов.

— На что надеешься? — усмехнулся офицер.

— На скорую победу.

— На какую это победу? На чью?

— На нашу победу над вами, поручик.

Тот подошел к карте России и ткнул пальцем в небольшой кружок, начерченный красным карандашом:

— Вот. Как видишь, в руках у большевиков остался лишь этот жалкий пятачок. Вместе с нами против вас идут могущественные державы Антанты. Скоро ваши лапотные войска будут просить пощады. У тебя, Фролов, мало времени на размышление. Решай, пока я добрый. Ну? — Поручик ждал ответа, поигрывая ременной плетью.

— Я все сказал. Больше мне разговаривать с тобой не о чем.

— Ну уж нет! Ты у меня еще поговоришь, красная сволочь! — Рогожников хлестнул Игнатия плетью по лицу. — Отвечай, кто, кроме тебя, входит в комитет бедноты?

Фролов молчал.

— Кто помогал продотряду собирать хлеб по продразверстке?

Игнатий безучастно смотрел себе под ноги…

Поручик отпер дверь, крикнул вестовому:

— Гавриков! Дай нагайку!

Засвистела нагайка. Рубашка Игнатия не выдержала, порвалась в нескольких местах, обнажая кровавые полосы. Фролов молчал…

В бессильной злобе поручику ничего не оставалось, как вызвать конвоира:

— В одиночку его! Даю тебе, Фролов, еще сутки на размышление.

Через сутки, на следующем допросе, Рогожников застрелил Фролова.

Чудом спасся тогда Фокей Востриков. Не успели расстрелять его беляки: Азинская дивизия освободила Ижевск. Он вернулся в свою деревню, стал там председателем комбеда, заменив Фролова. Чем мог, поддерживал семью погибшего друга. Именно он устроил в детдом осиротевшего Гирыша…

Ростовский с нетерпением ждал возвращения Студента. Лишь только тот перешагнул порог дома, он с нескрываемой радостью крепко обнял его за плечи и провел к себе.

— Ну, садись, братуха, садись, еле тебя дождался. Рассказывай, как ты его…

— Да чего там рассказывать, сделал, как уговаривались. — Студент покосился на вошедшего Курчавого. Ростовский перехватил этот недовольный взгляд и дал знать помощнику, что тот здесь лишний. Курчавый поспешно вышел.