Виктор Татаринов - Без права на ошибку

Гирыш видел все это: он уже не спал. Запах колбасы и селедки заставил забыть всякую осторожность. Парнишка подполз к столу, потянулся за едою и нечаянно столкнул на пол пустую жестяную кружку.

Курчавый вскочил и уставился на мальца безумными глазами. Тот онемел от страха. Проснулся и Студент. Когда Курчавый двинулся на Гирыша с ножом, Студент ударил его табуреткой по голове. Тот упал как подкошенный. Студент поднял его и перенес на топчан. Курчавый немного постонал, а потом затих.

Вечером группами стали возвращаться обитатели дома Ростовского. Кое-кто был перевязан, а одного и вовсе не досчитались. Хозяин, войдя последним, сказал:

— Вот так, братва, будем и впредь действовать. Революция без жертв не бывает. Сегодня всем отдыхать, а завтра выпьем за убиенного чекистами дорогого кореша нашего.

В сопровождении Курчавого он прошел в спальню. Минут через десять позвал Студента. Тот понял: хозяйский холуй уже успел нажаловаться на него. Поборов волнение, Студент застегнул на все пуговицы френч и, войдя к Ростовскому, вместо приветствия спросил:

— Что — горячее дельце подвернулось? Так, атаман? А таких вот истопников, вроде меня, брать в подобных случаях, конечно, не полагается, чего доброго сдрейфят и всех заложат, в общем, рылом не вышел…

— Не лезь в бутылку, парень. Кочегар ты — первого класса. — Ростовский нахмурил густые брови. — Печь натопил, что надо, промерз я, как сатана. Другое худо…. Курчавый, ты свободен!

— Самовольничать начинаешь, этого я не потерплю, — продолжил хозяин, как только они остались вдвоем.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, как ты посмел на моего помощника руку поднять? Он подчиняется мне и только мне. Неужто не дошло?

— Ошибаешься, атаман, не подчиняется он тебе. Ты вот запретил ему водку пить без меры, так он на другое пошел, похуже, чем спиртное, — на наркотики. Вот смотри — я отобрал у него, — Студент достал из грудного кармана френча бумажный пакетик. — До чертиков наглотался, с ножом на меня полез. Что мне оставалось? Вдарил его слегка, чтоб успокоился. Полагалось бы прикончить гада, но не его, а себя пожалел: как бы я доказал тебе свою правоту?

— Да уж мне под горячую руку только попадись… — Ростовский понюхал пакет, выругался и сказал: — Брось в печку! Ладно, я с ним по-своему потолкую. Но и с тобой не все еще ясно. Покажь мне молокососа!

— Так он же спит. Отпускать его, сам понимаешь, опасно. Лучше при себе держать, авось и сгодится. Он сирота, искать никто не подумает. Парнишка из местных, по-русски говорит сносно, смышленый. Из него толкового разведчика можно сделать. Утром я тебе его покажу.

— Утром тебя здесь не будет, разве забыл? Судьба твоя решается. Так что давай его сюда сейчас. Впрочем, ладно, сперва разберусь с помощничком. Свистни-ка мне его, а сам можешь идти.

Разговор у главаря с помощником получился долгим. С того дня Курчавый вовсе волком стал смотреть на Студента, задирался на каждом шагу.

— Жаль, что я тебя с самого начала не прихлопнул, — повторял он всякий раз, когда они оставались вдвоем.

Курчавый теперь с пристрастием присматривался к новенькому, которому явно благоволил главарь. Он следил за каждым шагом, каждым взглядом Студента. Его подозрительность дошла до того, что однажды ему в голову пришла мысль, не приклеены ли у Студента усы и борода. И вообще, тот ли он, за кого выдает себя?

Слежка Курчавого путала Студенту все карты, не давала дохнуть свободно. Он старался держаться от него подальше, а при удобных случаях внушал атаману, чтобы тот остерегался этого уголовника. Он поставил перед собой цель: добиться отстранения от дел Курчавого. Это помогло бы лучше внедриться в «логово».

… Утром, когда все обговорили детально, когда Ростовский, пожелав на прощанье удачи, пожимал руку Студенту, отправлявшемуся на дело, тот спросил:

— А оружие, атаман?

— Так у тебя ж есть.

— Не строй из меня дурака! — Студент бросил на стол револьвер. — Возьми себе, пригодится гвозди забивать. Ты ж лучше меня знаешь: боек у него сточен. Впрочем, дело хозяйское, решай сам, а мне лично тот милиционер пока дорогу не перешел. И вообще, — Студент повысил голос, — ты кого все проверяешь и проверяешь? Меня Петлюра и Савинков меньше проверяли. Так вот, в холуях ходить у тебя мне не с руки. Понял?

— Добре, добре, не кипятись, хфилософ, догадался проверить мой подарок, — Ростовский вынул из кармана новенький вороненый револьвер. — Вот возьми, игрушка именная. Хлопцы мои у одного попа взяли. А заодно еще и пару рысаков, крест золотой. — Моряк развеселился от воспоминания. — А ты, смотрю вот, чем-то похож на того святого отца: такие же усы, борода, только поменьше, и сам ты помоложе.

— Не пойму, к чему ты об этом?

— Ежели что, — не слушая Студента, продолжал Ростовский, еще более внимательно приглядываясь к собеседнику, — наверняка святые отцы должны принять тебя за своего. Конечно, если подкормить малость, для гладкости ряшки. Ха-ха-ха! Шуткую, браток, не серчай… — И снова взгляд Ростовского стал жестким. — Повторяю: два дня — не меньше — изучай пути-перепутья Петухова. Вечером третьего я должен знать место, где будешь кончать… Ну, вот и все, не робей, как водится, либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Уяснил?

— Уяснил, атаман, не мудрено. — Студент двинулся к выходу.

— Стоп! Свои документы оставь мне. Так надежнее, мало ли что… Вот так… И помни: я шуток не люблю. Не выполнишь задания — живым сюда не вернешься. А если попадешься к чекистам и завалишь нашу хату, то поживешь не боле того, как мои люди хоть из-под земли найдут тебя.

… Гирыш оказался на редкость словоохотливым и не по возрасту смышленым пареньком. Он охотно рассказал Студенту все, что запомнил с детства. Как рос в бедной крестьянской семье, как батрачили на кулаков отец с матерью. Отец погиб в гражданскую, оставив сиротами четырех сыновей мал мала меньше. Старшим был Гирыш. Мать не могла прокормить детей и за одну зиму свезла на санках на кладбище троих младших. Потом и сама умерла от голода. Гирыш выжил, хотя у него даже родственников не нашлось — ни ближних, ни дальних. Добрые люди определили мальчишку в приют.

— А ты? Сбежал? Почему? — строго спросил Студент.

— Откуда знаешь? Я ведь и взаправду бежал.

— Плохо кормили?

— Воспиталка там был лешак-баба, злющий ведьма, — оправдывался Гирыш, — щипался больно-больно. И за уши драл… Вот и бежал…

— Ну, и правильно сделал, я тоже бы сбежал.

— Нет, тебе не надо бежать, ты — большой. И сильный. Ты бы сам наподдавал ей тумак.

Студент и Гирыш негромко разговаривали. В углу на топчане мирно похрапывал Курчавый. Больше во всем доме никого не было.

— А мать тебе не сказывала, за кого воевал в гражданскую твой отец? За белых или за красных?