Сергей Пономаренко - Ночи темной луны

Затаив дыхание, остолбеневший, словно жена библейского Лота, я стою на лестничной площадке, расположенной выше, оставаясь невидимым из-за хронической болезни подъездов — отсутствия лампочек.

Танюша глубоко, прерывисто дышит, очень громко и глубоко, в ее дыхании ощущается страсть. Олежек что-то бормочет о ее восхитительной груди, божественной фигуре и другие подобные глупости, но мне это уже надоело, и я потихоньку спускаюсь по лестнице, прилагая усилия, чтобы не вспугнуть их раньше времени. Они говорят приглушенно, голоса их срываются из-за прерывистого дыхания, и, похоже, у них дело зашло довольно далеко.

— Олежек, Олежек, не надо! Олежка, не надо здесь, вдруг кто-нибудь выйдет, а я здесь живу… Олежка, перестань. О-ох! — выдохнула она протяжно, с силой, и я на мгновение представил ее белоснежное, расслабленное и утомленное страстью тело. Таня не раз была такой в моих объятиях, но теперь с ней рядом не я, а другой . Пошлый самец!

Таня громким шепотом выдыхает ранящие меня слова:

— Олежка, милый, дорогой, любимый, не надо, пожалуйста… Мы же уже были вместе у тебя, я устала… Ты такой ненасытный, сильный… Давай мы завтра опять пойдем к тебе… ой-ой, и я буду твоя … и мы будем долго-долго… Олеж-ка-а! Ой, что ты делаешь! Ой! Ой!

Она смолкла, и я словно вижу их в густой темноте: он с силой старается вдавить ее в стенку. Слов больше нет, есть только тяжелое дыхание, шорох одежды и движений. Я стою рядом с ними. Страсть — страшная вещь, она не выбирает ни времени, ни места, не подчиняется здравому смыслу. Однако еще страшнее ревность, горечь обмана и измены.

— Я вам не помешаю? — Мой голос для них подобен грозе зимой. Они уже добирались до вершин наслаждения, но были низвергнуты в тартарары. — Наверное, нет, раз вам не мешают антисанитарные условия и возможное появление соседей.

Они отпрянули друг от друга и начали, пользуясь темнотой, лихорадочно приводить в порядок свою одежду.

— Вношу ясность, Татьяна. Сегодня на площадке тебя ожидал некогда обожаемый тобой мужчина. Он изнемогал от любви к тебе и горел желанием предстать перед твоими родителями. Можно сказать, пришел женихаться! Но тут такой пассаж! Конфуз! Надеюсь, у твоего нового молодого человека серьезные намерения? Он как честный человек на тебе женится?

Таня пришла в себя быстрее, чем я ожидал.

— Бориско, ты?! — крикнула она, и я не ощутил в ее тоне радости встречи.

— В темноте не разобрать, вроде все же я. С другой стороны, я уже не уверен ни в чем и ни в ком, — зло прошипел я.

— Я тебе не жена, чтобы за мной следить! — холодно отчеканила Таня, полностью овладев собой. — Кстати, жена у тебя вроде бы есть. Насколько я помню, не так давно кто-то должен был прийти ко мне для выяснения отношений, но бесследно исчез… А роль дуры, высматривающей из окошка суженого, мне не подходит. Впрочем, здесь не место для выяснения отношений.

— Зато обстановка исключительно благоприятная для траханья! — не удержался я от грубости. — Считаю себя обязанным предупредить об антисанитарии в подъезде.

— Ты, ты… идиот! Больной идиот! — Голос у Татьяны стал выше и задрожал. — Ты наконец-то показал себя во всей красе, шпионя и подсматривая. Подлец! Сходи к сексопатологу, полечись от вуайеризма — наверное, это у тебя возрастное!

И она взбежала вместе с Олежкой по лестнице к двери своей квартиры. Зазвенели ключи, дверь захлопнулась. За обоими. Сейчас состоится знакомство молодого человека с ее родителями и прозвучит драматический рассказ Татьяны об ужасном негодяе Бориско, который подкарауливал ее в подъезде и набросился с кулаками, а порядочный мальчик Олежка отбил яростное нападение хулигана. Теперь он не может уйти, опасаясь вновь подвергнуться нападению этого негодяя Бориско. Папа мудро изречет, что предполагал подобное развитие событий, и потянется к телефону, чтобы вызвать милицию. Мама удержит его, и все закончится семейным чаепитием на кухне, Олежку оставят ночевать. Благо жилплощадь позволяет.

Мне это знакомо по не такому уж далекому прошлому, тогда я не смог воспользоваться их любезностью и помчался очертя голову на последнюю электричку метро. Затем они узнали, что я женат, — будто я болен проказой, — и желание лицезреть меня в их квартире больше не возникало.

Было грустно, но уже не холодно. Я спустился вниз по лестнице и вышел на улицу. Деваться мне некуда, еду домой к Ане, надеюсь на ее гуманизм. В урну возле подъезда я сунул окончательно увядшие цветы. Как ни удивительно, я испытал облегчение.

Большой город в ночное время превращается в нагромождение жилых коробок, мусорников, тоски и безотчетного страха. Я шел по затаившимся улицам, одолеваемый горем и обидой на себя. Я лишился сына, меня выгнала жена, променяла на другого подруга. У меня нет крыши над головой, впрочем, как и будущего; настоящее горестно и мерзко. Со мной, занимавшим долгие годы страусиную позицию — головой в песок, — произошло то, что и должно было произойти.

В жизни я плыл по течению, никогда не знал, в какую именно заводь меня прибьет, по какой коряге протянет, — всем был удовлетворен, не пытался что-либо изменить. Река жизни, в которой я обитал, была постоянно холодной, неуютной, и подводные камни то и дело больно ранили не столько мое тело, сколько душу.

Ночная тишина большого города — вещь весьма призрачная и условная. На смену одному шуму приходит другой, и нет покоя во все окутавшей тьме. Куда-то спешат одинокие озабоченные автомобили, вразвалочку катится, принюхиваясь, прислушиваясь и приглядываясь, канареечный милицейский «газик».

Яркие редкие жуки-фонари высоко зависли в водной пыли и не придают уверенности нервно спешащим одиноким прохожим. Обыденная действительность наступающей ночи. Иду неспешной походкой человека, знающего конечную цель своего пути. Это иллюзия и позерство. Цели я давно не имею и потерял самое дорогое, что было в жизни, — сына.

Всегда так бывает: когда имеешь — не ценишь, и только боль утраты позволяет нам выявить истинную цену того, чего уже нет.

Любил ли я Таню? Сейчас затрудняюсь ответить на этот вопрос однозначно. Мне горько, но это горечь собственника, неожиданно обнаружившего, что вытащили кошелек. Жалко, обидно, но не смертельно. Аня тоже меня обманывала, и это было ее местью. Я не держу на нее зла — мы давно жили каждый своей жизнью. К сожалению, только смерть нашего сына подтолкнула сделать то, что давно следовало бы сделать.

В той далекой прошлой жизни, наполненной массой обязательств, предрассудков, неукоснительных, писаных и неписаных, законов и правил, судорожного бега минутных и часовых стрелок я мечтал о свободе, возможности не торопиться, никуда не опаздывать, ни перед кем не отчитываться, идти ленивым шагом никуда не спешащего человека. Я не знал, что за исполнение этой мечты придется заплатить такую страшную, непомерно высокую цену. Я получил свободу — свободу бомжа, лишенного семьи и крова!