Наталия Коротаева - Взгляд из-подо льда

Закончив работать с личными делами, Бебель поехал в больницу, где прямиком направился в кабинет главного врача.

Увидев врача, шедшего по коридору больницы, Бебель понял: он приехал в не самое удобное время. Врач производил обход. Заметив Бебеля, доктор подошел к нему сам.

– Вы принесли личные дела пациентов? – деловито спросил он.

– Да, но мне нужно задать вам еще несколько вопросов, – заявил Бебель.

Доктор явно был недоволен, ему не нравилось такое положение вещей, где он чувствовал себя марионеткой, но возразить наглому журналюге в данной ситуации не мог. Ставки были слишком высоки.

– Подождите меня у моего кабинета, через тридцать минут я закончу.

– Хорошо, но не задерживайтесь, у меня дела, – сказал Бебель в спину врача, уже направившегося дальше по своим делам. Журналист заметил, как плечи доктора передернулись после его наглых заявлений.

Когда наконец они остались наедине в кабине, Бебель начал задавать доктору вопросы.

– Доктор, скажите, вы помните лично кого-нибудь из тех пациентов, чьи карты я взял у вас? – взяв блокнот и начав записывать, спросил он.

– Да, конечно, – вскинув брови, сказал доктор, – я был их лечащим врачом. Я помню на лицо всех четырех пациентов, возможно, я не смог бы с ходу по памяти сказать, какое у кого было заболевание и как проходило лечение, но для этого есть личные дела, и я уверен, что после их просмотра я детально смог бы уже давать комментарии, – было видно, что к своим пациентам доктор относится весьма ответственно.

– Хорошо, доктор. Вот, возьмите это, – Бебель протянул ему в руки карту Эбера Хартмана.

Доктор бегло просмотрел первую страницу личного дела.

– Да, я помню его. Они с матерью были созависимы. Я не сразу же понял это. Обычно созависимость проявляется активно двумя сторонами. И сложно представить, что созависимый человек смог бы отдать объект своей зависимости куда-то, где тот будет вдали от него. Но на совместных консультациях я это понял. Мать мучила ребенка все его детство своей гиперопекой, поэтому, став взрослым, он ужасно раздражался, а мать, в свою очередь, беспокоилась за его раздражительность, и ему опять начинало казаться, что она его опекает, и так появлялась агрессия. Но и без матери в больнице он находиться не мог. Когда я понял, что они больны оба, я предложил женщине тоже лечь в больницу и проходить лечение вместе с сыном, но ее оскорбило это, и она забрала его под расписку, – проникновенно говорил доктор, и в голосе его слышалось небольшое сожаление, что так и не смог помочь этой семье.

– Созависимость предполагает появление третьего человека, потребность одного из созависимых в ком-то другом? – заинтересовался Бебель.

– Бывает по-разному, но в данном случае это исключено. Мы пытались переключить внимание Эбера с матери на что-то или кого-то другое, будь то люди, пытаясь приобщить его к сформировавшимся группам людей по интересам, или род занятий, проводя тесты на интересы и устраивая различные ситуации, где он бы мог себя проявить, но он полностью это игнорировал.

– Вы когда-нибудь видели Эбера Хартмана рядом с Адрианой? Как они разговаривают, куда-то идут вместе или проводят время друг с другом?

– Нет, никогда, – качая головой, ответил доктор. – Я даже не могу себе это представить, – дополнил он свой ответ.

– Хорошо, доктор, – поставив напротив фамилии Эбера в своем блокноте прочерк, продолжал Бебель. – Давайте теперь поговорим об Эверте Леманне, – протягивая дело Леманна доктору в руки, сказал Бебель.

– Про этого пациента я могу рассказать и без дела. Его имя и фамилия у меня набили оскомину. Меня замучили расспросами, когда с ним все случилось, – вымученно ответил доктор.

– Вы про суицид? – ободряюще спросил Бебель.

– Если все сведется к Адриане Мерч, то давайте я сразу же скажу: Эверт Леманн – несформировавшийся подросток в теле восемнадцатилетнего мужчины. Он бы даже гипотетически не смог заинтересовать Адриану, если вы об этом. Тем более, он был здесь всего полгода, этого времени не хватило ему просто на адаптацию, не то чтобы заводить друзей, затем его перевели.

– Хорошо, продолжим, док. Эван Кениг, – протягивая очередное личное дело, сказал Бебель.

– Эван Кениг, Эван Кениг, – несколько раз произнес доктор, будто бы пытался вспомнить и у него это не получалось. Он начал листать карту, просмотрел личные характеристики, затем диагнозы, прошелся по листам с историей болезни и, перебрав больше четверти записей, воскликнул: – Вспомнил! Этот мальчик… Почему мальчик? Потому что он попал сюда в совсем юном возрасте, а пробыл очень долго, почти десять лет. То, что было с ним при поступлении, я могу сказать только со слов, записанных в карте другим врачом. Когда я заступил на пост главного врача, Эван уже достаточно подрос. Он избавился от всех недугов и был замечательным парнем, – врач хотел что-то добавить, но Бебель его перебил:

– Почему же он тогда так много провел здесь времени?

– Потому что мальчик был полным сиротой. За ним никто не мог приехать. И его дело в Югендамт мы передали по его ходатайству, когда тот решил для себя, что готов покинуть эти стены.

Ответ доктора был исчерпывающим, но у Бебеля как будто в голове появилось очень много новых вопросов.

Доктор продолжал:

– У мальчика случилась большая трагедия в жизни, об этом тогда писали все газеты Германии, – с выдохом сожаления сказал он.

– Охарактеризуйте его как личность, – не отрываясь от блокнота и не поднимая глаз, попросил журналист.

– Эван был достаточно скрытен, хотя пытался таким не казаться, но это чувствовалось. Хлопот больнице он не приносил, наоборот, помогал, медсестры его любили.

– Вы когда-нибудь видели их вместе с Адрианой? – уже обыденно спросил журналист.

– М-м-м… – задумался доктор, – да, мне кажется, я видел, как они разговаривают друг с другом, – медленно, с расстановкой, будто вспоминая, говорил доктор и в конце добавил: – Может, один или пару раз.

Бебель задал еще вопрос:

– Как Эван покидал стены больницы? Его провожали, кто-нибудь прощался с ним?

– Вы знаете, нет. Обычно проводы происходят, когда кто-то из родственников приезжает забрать пациента и привозит какие-то угощения, а здесь он просто зашел в мой кабинет в то время, которое у нас было обговорено, забрал кое-какие документы и ушел. Ах да, – как будто вспомнив, добавил док, – я спросил его, попрощался ли он с кем-нибудь, ему так долго эти стены были домом. Он удивился и сказал: «У меня здесь никого нет». И ушел, – закончил врач, взглянув на часы. – Давайте побыстрее закончим, время уже поджимает, меня ждут пациенты, – обратился он к своему слушателю, – кто там у нас остался? – вопросительно посмотрел на Бебеля в ожидании, что тот протянет ему дело Эрика Шлоссера.