Григорий Лерин - Кто-то торопится умереть

Он повторил свой комплимент насчет кофе при Ленке и решил, что обзавелся союзником, но я тут же выставил союзника за дверь. Адвокат проводил Ленку взглядом и продолжил:

– Давайте говорить откровенно, как взрослые, разумные люди. Мне Вячеслав Баранов тоже не нравится. Ко мне обратился не он, а его отец. Известный и состоятельный человек. И если он решил вложить некоторую сумму в возникшую у сына проблему – это его право, согласитесь. А моя профессиональная обязанность ему помочь. Поэтому ваша неприязнь по отношению ко мне не обоснована. Ведь мы с вами в какой-то степени коллеги. У вас с вашими клиентами точно такие же отношения, не так ли?

– Такие же – это какие?

– С удовольствием отвечу. Замечательный пример из истории. – Андрей Андреевич прикрыл глаза и откинулся в кресле. – Вы помните Свидригайлова? Достоевский, «Преступление и наказание».

– Проходил.

– Так вот, в конце девятнадцатого века адвокат Иван Иванович Ульрих – родившийся в России сын инженера-немца из Шлезвига, написал статью, в которой попытался оправдать Свидригайлова. Статью напечатала столичная газета, и полемика растянулась почти на полгода. Господину Ульриху оппонировали не только обыватели, но и умнейшие люди того времени, и даже они не могли не признать некоторые его доводы весьма и весьма убедительными. Но когда его пригласили защищать настоящего убийцу в суде, господин Ульрих отказался. Его прозвали болтуном, а потом и вовсе забыли.

– Я понял. Вы защищаете насильника, чтобы о вас не забыли потомки.

Он вздохнул и покачал головой.

– Еще раз повторяю: насильник Баранов или нет – определим не мы с вами. Давайте попробуем представить, как решаются подобные, не очень ясные дела в суде…

– По-моему, дело совершенно ясное, – перебил я.

– По-вашему – да, а по-моему – нет. А каким оно покажется судье – на то и существуют прения сторон. И заключаются они не только в красноречии. Да бросьте, Виктор Эдуардович, вы же не ребенок! Не мне вам объяснять, что в нашей стране… Да-да, не будем отвлекаться… Я читал ваши показания, Виктор Эдуардович. И нашел в них очень интересный момент. Когда вы ворвались в подвал, вы увидели, что эта девочка, гражданка Савченко лежит на полу, а Баранов сидит на ней верхом. Но ведь там было темно. Возможно, вам показалось, что он сидит на девочке. Возможно, он стоял на коленях рядом с ней?

Я усмехнулся.

– И пылко признавался ей в любви? Или делал искусственное дыхание? Дорогой коллега, я видел, как этот мерзавец сидел на девчонке верхом, удерживая ее коленями, и рвал на ней одежду.

– Пусть мерзавец, как вам угодно, – неожиданно согласился адвокат. – И все-таки возможно, что вам показалось. А сегодня вы вдруг ясно представили себе эту сцену и вспомнили, что мерзавец Баранов стоял на коленях рядом с девочкой.

Он запустил руку во внутренний карман пиджака и достал белый конверт. Не отрывая испытующего взгляда от моего лица, положил конверт на стол и пододвинул ко мне.

– Здесь полторы тысячи долларов. Вам не нужно существенно менять показания и ставить себя в неловкое положение перед следствием, Виктор Эдуардович. Совершеннейшая мелочь. Поначалу, в полумраке вам показалось, что он сидел на ней верхом, а потом вы вспомнили…

Я не взмок от волнения, не схватил конверт и не принялся пересчитывать купюры трясущимися руками. И даже не пошевелился.

Посетитель внимательно наблюдал за моей реакцией. Отсутствие реакции его не разочаровало.

– Это не окончательная сумма, Виктор Эдуардович. Давайте обсудим.

– Давайте не будем обсуждать, Андрей Андреевич. Вы невнимательны. Я ведь, кажется, ясно сказал, что у папаши Баранова не хватит денег меня купить. И закончим на этом. Я подожду, пока вы допьете кофе, но вести светскую беседу совсем не обязательно.

Мне не удалось сдержать нотки возмущения в голосе. Адвокат взял чашку со стола и улыбнулся, излучая неспровоцированное дружелюбие.

– Всего пару слов… У Баранова-старшего вполне хватит денег, чтобы потерпевшая сегодня же забрала свое заявление. Или, чтобы один из свидетелей не смог явиться на суд по состоянию здоровья. Нет-нет, я вас не пугаю, Виктор Эдуардович. Мы же интеллигентные люди.

Последняя фраза прозвучала своевременно, и я только кивнул. Он допил кофе в два глотка, вопросительно взглянул на меня. Я щелчком отправил конверт через стол – получилось эффектно. Он поймал конверт обеими руками у самой кромки, на секунду утратив солидность.

Мы вышли из кабинета. Он снова похвалил Ленку за кофе и за порядок в приемной. Потом повернулся и доверительно взял меня под руку.

– Вам, наверное, нужно еще раз все обдумать, Виктор Эдуардович? Я загляну через денек.

– Не стоит. – Я аккуратно высвободил локоть. – Не нужно к нам заглядывать. Можем и настучать.

И снова – медовая улыбка, подпорченная каплей презрения, затаившейся в уголке рта.

– Куда вы собираетесь стучать? В прокуратуру? В коллегию адвокатов? Лучше сразу в Европейский суд по правам человека, сейчас это модно.

Я тоже улыбнулся. Надеюсь, у меня это получилось так же непринужденно, как у него.

– Вам настучать, любезнейший. Непосредственно вам, прямо по состоянию здоровья. Мы – люди интеллигентные, но простые.

Милая, приветливая и щедрая на кофе секретарша, сидя за столом, прислушивалась к разговору. Поймав мой мимолетный взгляд и, вероятно, восприняв местоимение «мы» на свой счет, она вдруг скорчила зверскую мину, привстала и решительно произнесла очень даже неприятным голосом:

– Можно, я его прямо сейчас вышвырну, шеф?

Адвокат рванул на себя дверь и, не простившись, покинул агентство. Я в крайнем изумлении снова посмотрел на Ленку и, немного поразмыслив, догадался, что она собирается сегодня попросить аванс.

Я не ошибся.

***

На следующий день меня вызвал следователь прокуратуры 1 1 События происходят в начале 2000-х, когда еще не был создан Следственный комитет Иголкин. Он выглядел озабоченным и, как только я переступил порог кабинета, спросил, не собираюсь ли я менять показания. Я сказал, что не собираюсь, но он сделал вид, что не расслышал, и переспросил еще раз. Получив такой же ответ, следователь немного повеселел и предложил мне сесть. Не вместо Баранова, а на стул.

Дело, действительно, становилось не вполне ясным. Гражданина Баранова освободили до суда из-под стражи, взяли подписку о невыезде. Приходил отец Вали Савченко, хотел забрать заявление. Он не выглядел испуганным или подавленным – скорее, смущенным. Средне-статистическая рабочая семья, то есть, во всем себе отказывают и тянут до получки. Очевидно, что родителям девочки хорошо заплатили за прекращение дела. Следователя такой вариант не устраивал, и он припугнул отца семейства ответственностью за клевету. Савченко-старший совсем растерялся и сказал, что ему надо посоветоваться. С кем – не уточнил, но следователь и так догадался. К его удивлению, заявление забирать не стали. Дело будет доведено до суда. Все зависит от показаний свидетелей и потерпевшей. Вот тут-то и может заключаться множество подвохов.