Карина Демина - Танго на цыпочках

– Чего-ничего. – Пробормотал Салаватов, поднимаясь. Сейчас он… Сейчас он меня убьет. Как Лару. Точно убьет! Вон, нож в руке. Огромный, и лезвие широкое, острый, небось. Брусок достал, положил на одно колено и принялся выглаживать лезвие. Вверх-вниз, вверх-вниз… Вжик-вжик. Как в кино про маньяка. Я следила за каждым его движением, ожидая, когда же проклятый урод нанесет первый удар. Наверное, следовало закричать или швырнуть в него чем-нибудь тяжелым, и убежать. С самого утра нужно было убежать, а теперь все, поздно. Ходит с ножом по кухне и смотрит на меня так, что кровь в жилах стынет, а по коже мурашки бегут…

– Чего?

– Что?

– Чего ты на меня смотришь? – Не выдержал Тимур. – Что не так?

– Нож.

– Ну, нож. – Он попробовал остроту лезвия пальцем. – Был тупой, стал острый. Что непонятно?

– Убери нож, а не то… А не то я заору!

– Не наоралась еще? – Нож Салаватов не убрал, более того, аккуратно вытер лезвие бумажной салфеткой, сполоснул и еще раз вытер. Мамочки…

– Сиди, дура, спокойно, не собираюсь я тебя трогать. Нужна больно.

– А нож?

– А хлеб? Отгрызать прикажешь?

– Хлеб? – Мысль о том, что он хочет сделать себе бутерброд, в голову не приходила. Ну не ассоциировались у меня с ним бутерброды.

– Хлеб, хлеб. – Повторил он. – И колбаса, если вдруг еще поорать захочется. Сыр, кстати, тоже ножом режут. Совсем мозги спеклись.

– У кого?

– У тебя, Ника. Ника-Ника-Доминика.

От этого его "Ника-Ника-Доминика" стало совсем-совсем плохо. По какому праву он называет меня так, как раньше? По какому праву он сидит тут и жует хлеб с колбасой? По какому праву он вообще живет? Предательница-слеза капнула на стол. За ней вторая, и третья, и четвертая. Не буду плакать, закушу губу и не буду. От боли слезы градом хлынули.

Жил местный доктор небогато. По дороге Федор рассказал, что с практикой у Юзефа не больно-то ладится, народ тут бедный, сами лечатся, кто как может, вот и вынужден пан Охимчик работать почитай задарма, чтобы к нему люди шли. Живет у вдовы, за комнату не платит, зато лечит пани Терезу за так, той уже лет семьдесят, хворей не счесть, она и рада, что доктор свой под боком имеется.

Пани Тереза, сухонькая, аккуратная старушка гостям обрадовалась, повелела кухарке самовар поставить да на стол накрыть, а вот пана Юзефа в доме не оказалося.

– Уехал он. – Пояснила пани Тереза. – Он тепериче, почитай, и не появляется. Все у панночки Камушевской гостюет, бо та дуже хвора.

– А чем, если не секрет? – На вид пани Наталья выглядела более чем здоровой, врачебная помощь скорее ее брату требовалась.

– О, то мигрень. И у мене голова болит часто, а як этот волколак объявился, вогуле не вем, цо робить. День праз день, с раницы до вечо́ра! – Пани Тереза говорила с непередаваемым местным акцентом, и Аполлон Бенедиктович с трудом понимал ее. Впрочем, главное он узнал – после смерти Олега доктор вернулся в поместье и снова встречается с Натальей Камушевской.

– Может, панна Тереза… Хотя какая вы панна, паночка! – На столь явную лесть Тереза отреагировала ярким румянцем и смущенной улыбкой, тем не менее, по всему было видно, что ей комплимент польстил.

– Может панночка знает что-либо об оборотне?

– Так! То звер, то страшенны звер, ктуры зводи род Камушевских! Он выгленда, як чловек, але ж ён не ест чловекем, ён – звер!

– То есть, оборотень внешне выглядит как человек? – Уточнила Аполлон Бенедиктович, Тереза закивала.

– Зупевне, як чловек. Ён и жие тутай, только никт не ве, кто он таки. И сам ён тэж не всегда ве… знает, что он ест волколакем. Просто в еден минута он становится вдруг зверем диким и забива вшистких, кого види!

Из почувствованной речи пани Терезы, Аполлон Бенедиктович понял одно: искать нужно человека. Возможно, человек этот – безумец, который считает себя легендарным оборотнем и оттого мстит семейству Камушевских.

– А дочка лесника, она ведь не принадлежит к княжескому роду.

Тереза лишь фыркнула и, подхватив сухонькой лапкой чашку с чаем, охотно появнила.

– Она его видзяла! Видела.

– Девушка была слепа. – Это единственное, что удалось узнать о покойной, поэтому версию о том, что убийца опасался разоблачения, можо было считать несостоятельной. Ничего он не опасался.

– Но то очи… глаза еще не все. Бывает, что сле́пые люди видять больш…больше, чем зрячие. Я очень хо́чу, чтобы вы меня зрозумели. Стася роспознала бы е́го, потому он и убил.

Интересная версия. Аполлону Бенедиктовичу приходилось слышать, будто бы люди, обделенные возможностью видеть, хорошо слышат, и нюх у них преотменный, скажем, как у собаки, а то и лучше. Тогда есть шанс, что Стася опознала бы убийцу по запаху.

Нет, глупость несусветная, если бы он не напал, она б и не узнала о его существовании. А, если он не знал, что девушка слепа? Если допустить, что сей гипотетический Оборотень делал в лесу нечто не совсем подобающее человеку, нечто опасное, а тут девушка. Он думает, что она видела и выдаст его полиции, поэтому и убивает. Логично. Больше всего Аполлон Бенедиктович любил логику именно за то, что она не оставляла места всякого рода сказкам про оборотней, ведьм и прочую нечисть, в которую Палевич не верил. Вот истинная правда, прослыв знатным специалистом по всякого рода чертовщине, Палевич тем не менее, ни в черта, ни в Бога не верил. И раз за разом убеждался, что всякого рода «потусторонние» явления, коими увлекаются нервные дамы на сеансах «спиритизма», суть глупость либо злой умысей человеческий.

И оборотня он найдет всенепременно. Завтра же наведается в то место, где убили девушку. Она стала первой жертвой, с нее и нужно начинать расследование.

Распрощавшись с гостеприимной вдовой, Аполлон Бенедиктович отдал приказ ехать домой. Остановился он в единственной гостинице. Заведение вполне приличное и недорогое, и пансион полный, что еще нужно старому холостяку. Федор, правда, настойчиво зазывал начальство в гости, но делал это как-то не искренне, и Аполлон Бенедиктович отказался. Лучше он отдохнет, подумает в тишине, а уж завтра примется за расследование сего странного дела со свежими силами.

Однако подумать не удалось – после сытного ужина нестерпимо потянуло в сон. Переезд сказался, да и день нервный выдался, Николя, Натлья, пан Юзеф, с которым так и не вышло познакомится, пани Тереза, Федор с его непоколебимой верой в чудище и серебряные пули.

Спал Аполлон Бенедиктович плохо, всю ночь его преследовал огромный черный волк с желтыми глазами, в которых плавилось, пылало адское пламя. Волк то припадал на задние лапы, точно собираясь прыгнуть, то улыбался, демонстрируя огромные клыки, то хохотал человеческим голосом. Закончилось все тем, что, загнав Аполлона Бенедиктовича в угол, волк, вместо того, чтобы вцепится ему в горло, ласково лизнул в щеку и прошептал: